Попытки общаться в сети с людьми, поддерживающими «перемены», о которых говорят те, кто потащил детей на митинги, натыкаются на стену непонимания.

И ведь мы друг друга никогда не поймём: у нас разный «культурный и возрастной код». Который не подразумевает взаимопонимания.

Я помню, когда мне было 16 лет (1991 год), в наш большой 9-этажный дом зашла группа грабителей, которая ходила по этажам и выбивала двери квартир — избив пару мужиков, вышедших их остановить, они больше не встречали препятствий и вынесли 4 или 5 квартир.

Я был дома один, дверь деревянная — тогда ещё ни у кого не было железных дверей — она выбивалась с двух ударов ноги. Один удар они сделали, и я, в ужасе, чем попало забаррикадировал дверь и схватив кухонный нож, с замиранием сердца слушал, как они там переговариваются, решая, что будут со мной делать (убивать), когда войдут. И телефонный кабель обрезали. Если бы они смогли войти, я был готов их резать — у меня не было вариантов.

1992 год, люди как с катушек сорвались — бандгруппа расстреляла милицейский УАЗ. Прямо во дворе нашего дома. Ту автоматную очередь, которая прозвучала поздним вечером, я помню до сих пор. Погиб сотрудник милиции. УАЗ всю ночь простоял заведённый, в нём горел свет. Бандит с автоматом прятался за деревом, и я видел его во всей красе. Страшно мне тогда было? Безусловно!

В 1993 году на Русском острове в учебном отряде Тихоокеанского флота от голода умерли четверо матросов, ещё человек 50 попали в госпиталь с диагнозом дистрофия. Причина — повальное воровство, вседозволенность и безнаказанность.

В том году я пошёл в армию. С какими мыслями я в неё шёл? Да, боялся ужасно. Но пошёл. Не мог не пойти, ибо воспитан был так: несмотря ни на что, я должен защищать свою Родину. Не тех, кто воровал и жирел (и их тоже), а свой народ. И Родина в полной мере предоставила мне возможность почувствовать себя защитником своего народа.

В 1994 году я был в составе группы, которая успела прибыть в одно многонациональное село, где намечалась грандиозная резня: русскоязычных людей уже согнали в один из дворов — не было никаких сомнений, что с ними могло произойти, задержись мы на полчаса.

16 вооружённых мальчиков (старшему 27 лет, остальным по 19-20), отнюдь не рэмбы, но при двух пулемётах и автоматах — и с очень решительным командиром — вопрос спасения людей разрешили меньше чем за минуту путём «прицельной стрельбы из пристрелянного автоматического оружия с имеющимися у стрелков навыками огневой подготовки».

Когда эта обезумевшая толпа (не скажу какой нации, чтобы не нагнетать), готовая учинить резню, во внезапно обуявшем их смертельном ужасе разбежалась, в два наших ГАЗ-66 мы посадили человек 50 — от млада до стариков — которые уже попрощались было, со своей жизнью.

Их слёзы счастья я никогда не забуду. И до сих пор готов рвать всех, кто проявит желание к подобному кровавому бесчинству (вот только не надо говорить про «мирные» митинги — эта всего лишь оправдательная уловка, о которой все забудут, как только прольётся кровь — а она прольётся).

А потом было жуткое безвременье: найти работу, чтобы прокормить семью (а я, надо же такому случиться, женился почти сразу после армии) в нашем городке было практически нереально. Ненадолго я вернулся в армию, но после окончания контракта опять столкнулся лицом к лицу с отсутствием работы.

Именно в тот период я чуть было окончательно не слился с миром криминала, для которых, впрочем, я всё равно был чужой: они, к примеру, не могли понять, для чего нужно «планировать преступление» — им было пофигу, примут их менты, или нет — подспудно они все стремились на зону. Я ни разу не попался, к слову.

И только в 1999 году я, благодаря одному удивительному случаю, попал в ту струю жизни, которая меня и вынесла из гнилого болота.
Судьба дала мне шанс, которым, как я считаю, я смог успешно воспользоваться. Но каких трудов мне это стоило — знаю только я)))

Это было время, когда в политическое поле вошёл человек, заявивший «поймаем в туалете, значит, извиняюсь, и в сортире замочим». И стал «мочить».

Видя, как меняется в стране общая ситуация (я был непосредственным «свидетелем» разгрома криминальных структур в начале 2000-х годов — о чём написал несколько книг), я невольно сравнивал это с тем, что было в 90-е.

И, конечно, сравнивал с тем беззаботным существованием, которое было в 80-е. Про 80-е годы людям, родившимся в 90-е и 2000-е рассказывать вообще нет смысла — они не поймут ни слова, или примут за сказку.

Просто поверьте — было в сто крат лучше, чем можно себе представить. Я знаю, что той жизни уже не вернуть, и довольствуюсь тем, что есть сейчас: лично у меня — самые широкие возможности в будущем и есть чем гордиться из уже свершённого. И такое положение я готов всемерно защищать.

И вот я не хочу снова возвращаться в 90-е, когда выйти на улицу, не рискуя быть ограбленным, было просто невозможно. Я уже сказал про отсутствие работы (собственно — главный фактор наличия криминала), и было полное ощущение отсутствия будущего.

И вот теперь самое главное: 90-е годы наступили в том числе и потому, что нашлись желающие «шатать режим», требуя «свободы». Эту «свободу» тогда получила вся страна. Кто пережил те времена, уже больше на призывы к «свободе» не поведутся.

«Свободы» хочет только молодёжь, не знающая её истинную цену. Они не ведают того кошмара, который пережило наше поколение (и более старшее). А верить старшим на слово — им западло.

Вот и всё.

Рекомендаций не будет.

Мой любимый Виктор Цой как ни крути, а один из главных идеологов развала СССР. Один из тех, кто доступными тогда методами поднял молодёжь «на баррикады».
Мы тогда все как заводные пели «Перемен требуют наши сердца...».
И мы их получили.
О чём я сейчас сильно сожалею.