Внезапное начало космической эры в 1957 году стало настоящим шоком для американской системы. 170-миллионное население США в один момент осознало две вещи: а) их наука и технологии уже отстают от русских; б) отстают в сфере, которая имеет стратегическое значение.

По стране прокатилась волна выступлений чиновников, активистов и сенаторов с требованием «догнать и перегнать». Параллельно шел поиск виновных — кто и как допустил отставание великой державы в научно-космических сферах. Главный виновник нашелся: американские школы.

Медлить было нельзя. Уже через год после запуска спутника, действующий президент Дуайт Эйзенхауэр подписал Закон об образовании в области национальной обороны. Конгресс поддержал инициативу, выделив деньги из бюджета на кардинальные реформы.

И вот тут началось самое интересное: создатели школьных программ оказались перед выбором, какие именно школьные предметы перестроить и прокачать. В итоге решено было затронуть абсолютно все дисциплины, включая химию и биологию. Наибольший удар пришелся по математике.

Профессор математики Йельского университета Эдвард Бегл встал во главе реформ школьной алгебры и геометрии. То, что в итоге у него вышло, назвали «новой математикой» и до сих пор вспоминают с содроганием.

До этого момента учащихся просто учили считать, а также зубрить формулы и законы.

Эдвард Бегл вывалил на детишек тонны абсолютно неведомых ранее понятий и методов. Школьникам пришлось погрузиться в самые недра математического мышления, приготовиться к математическому анализу и учить такие безумные вещи, как теория множеств.

«Теория множеств сыграла центральную роль, заставив учащихся думать о числах как о наборах объектов, а не как об абстрактных символах, которыми нужно манипулировать, — вспоминает профессор Кевин Кнадсон. — Хотя это необязательно лучший способ донести такие идеи, как сложение, до школьников».

Маленьким детям, которые едва умели умножать, теперь преподавали абстрактную алгебру, модульную арифметику, матрицы, символическую логику, булевую алгебру и другие невероятно сложные вещи. Ни дети, ни родители, ни учителя даже не были уверены, что все это пригодится в реальной жизни.

Мы и сами мысленно слышим стоны школьников шестидесятых, на которых всего за год обрушилась стена неведомых и непонятных знаний.

Чтобы понять инфернальность мук, приведем тебе один пример из той школьной программы. За грудой абстрактных неподъемных терминов скрывается банальная задачка о вычислении прибыли:

Набор предметов (обозначенный как набор W) был обменян на набор денег (обозначенный как набор M). Мощность (количество элементов в наборе) набора M была равна 20, при этом каждый элемент (т.е. деньги) был равен единице (например, денежный номинал в 1 доллар). Если x используются для обозначения элементов каждого набора, то набор P (представляющий производственные затраты) имеет на восемь меньше x, чем набор M. Представьте набор P как подмножество набора M и определите количество элементов, чтобы определить прибыль, полученную от продажи устройств.

В учебнике по геометрии появилась внушительная теорема на полстраницы, гласившая, что при трех точках, лежащих на прямой одна точка должна лежать между двумя другими. Это красивая и важная теорема, только ей не место в начальной школе. Джордж Полиа, один из многих математиков, публично критиковавших новую учебную программу, сказал, что если бы его попросили изучить доказательство такой теоремы в школе, он бы бросил математику.

Преподаватели отмечали, что новая математика растила школьников, которые «слышали о коммутативном законе, но не знали таблицы умножения».

У новой математики появилась армия критиков. Они признавали полезность инноваций и соглашались с их необходимостью. Однако осуждали конкретную реализацию. Американцам предстоял долгий путь адаптации и корректировок.

Самое полезное, что принесли реформы, — в США началась охота на талантливых детей. Их оперативно выявляли и направляли в спецклассы с интенсивным обучением.

источник