Из-за всего этого приходится слушать довольно много речей всяких деятелей на украинском. И я заметил интересный эффект.

Большинство публичных лиц говорят на особом украинском, в котором очень мало слов. Один и тот же небольшой набор во всех речах. Активный вокабуляр не превышает 300 слов. А если исключить из него все слова, которые одинаковы с русскими, то останется около сотни всего лишь.

Иногда бывает, когда политик начинает говорить по-русски, но потом, исправляясь, переходит на украинский. И моментально речь становится лексически в разы беднее. Будто бы музыкант бросил скрипку и продолжил играть пьесу на игрушечном бубне.

Язык ведь не просто связан с мышлением, он его непосредственно определяет. В редких случаях видно, когда люди придумывают фразы на русском, в голове же переводят их и воспроизводят на украинском. Мы видим запинки, паузы, закатывание глаз, а в итоге выходит такая шершавая и сучковатая речь. Полагаю, что обычно люди не желают этих трудностей, а переходят сразу на украинский в мышлении. И мыслят вот этой сотней-другой слов.

Говорят, что минимум для возможности бытового общения на иностранном языке — это словарь из двухсот слов. Его хватает для разговоров про поесть, попить, как пройти, сколько стоит, который час. Русский матерный в основных словоформах примерно такого размера и есть, и он на таком уровне позволяет на нем говорить.

При семантическом анализе литературных текстов две тысячи значащих слов считаются границей неудовлетворительной оценки богатства языка, владения языком. Я не утверждаю, конечно, что слова политика должны быть не хуже романов графа Толстого. Но тот инструментарий, которым они думают, чтобы говорить, просто не позволяет подняться в мышлении выше опустившегося бомжа, который думает матерным. И это ведь процесс самовозбуждающийся. Чем больше ты говоришь на языке, которым не владеешь, тем меньше и проще и ты думаешь. Чем проще ты думаешь, тем сложнее тебе думать в поле языка, которым ты владеешь.

Это ведь путь в отупение. И не в поколениях, а в реальном времени. Боюсь, что такая маргинализация ума по типу Элджернона может произойти с обывателем за 3-4 года, а с ребенком — за год.

Тут есть еще один момент. Если ты мигрант и попадаешь в чужую языковую среду, то ты начинаешь в нее вживаться. Это трудно, поначалу тебе невозможно формулировать без ограничений собственного знания языка. Но со временем ты способен научиться прямо думать по-новому. Если ты в англо-, франко-, русскоязычной среде, то эта среда богата и питательна. Она дает возможность всеми средствами коммуникаций узнавать ее больше и больше. Там есть все понятия, и со временем ты овладеешь ими. Практически не останется идей, которые ты не сможешь обдумать на новом языке так, как смог бы на прежнем. (За исключением принципиальных различий.)

Но что с переходом украинцев на украинский? Из каких глубин черпать? Тут ведь не на кого даже равняться. Это ведь окончится тем, что все выучат эти двести слов и будут ими говорить и думать. А что еще нужно? Вон сосед говорит по-украински, я научился говорить так же. Всё. Так же говорят телевизор, президент и училка физики.

Если бы время измерялось поколениями, то тут критической проблемы как раз бы не было. Многие созданные национальные государства тоже начинали с весьма бедных языков. Но потом они обросли и понятиями, и опытом употребления, и какой-никакой культурой на собственном языке. Дело было лишь во времени. Вот норвежский —  искусственное образование, слепленное из литературного датского и норвежских деревенских диалектов. Прошло сто лет, и нормально.

А тут иначе. Вот какое-нибудь заседание одесского горсовета, евреи молотят на камеру по-украински. Осталось довернуть ведь совсем немного, практически уже все приготовлено. Публичные выступления идут на украинском. Само по себе включение камеры является сигналом для перехода на мову. Это стало правилом. Теперь и в школе учителей и учеников обязали говорить на украинском.

Мне могут возразить:

— Мову пока особо не навязывают на бытовом уровне, люди не чувствуют дискомфорта.

И вот выходит, что там, где надо думать, думать нет возможности, ибо язык ограничен примитивным набором украинских слов. А там, где думать не нужно, достаточно тоже примитивного русского набора.

Включение этого механизма (а он уже работает, но не в полную мощность), на мой взгляд, приведет к маргинализации не только русского языка, а основной массы населения и моментально. Процесс ведь стартовал еще с начала независимости. И был резко форсирован четыре года назад. Плоды уже заметны.

Следите за руками. «Похороны» он поставил в единственное число, чем «изобрел» новое слово, которого нет ни в русском, ни в украинском. И вставил украинское «особисто» в русский текст. Это ведь не обычная малограмотность, которая часта. У него ведь все запятые на местах, это не безграмотный человек. И это не южно-русский суржик, где все значимые слова на русском, а всякая служебная мелочь привычно на малороссийском диалекте – например, «як» вместо «как».

Это у него критические ошибки в самом владении языком. Русский для него родной, а он забывает слова из него. Это мышление. У него падают мыслительные способности. Такая наведенная деменция. Прощай, Элджернон. Что ты сказал? Абырвалг?

Эта просадка могла бы быть исправлена по примеру других новообразованных национальных государств за несколько десятков лет. Но мир поменялся. Глобализация и возможные катаклизмы не дадут времени.

Что посоветовать жителям Украины, которые еще не попали под этот каток? — Как–то так: