Июль 1963 года. В те хрущёвские годы взамен диплома выпускникам выдавали некую справку, которая в качестве диплома была действительна в течение трех лет. По окончании этого срока, нужно было вернуться в учебное заведение, которое окончил, и предъявить характеристики с места работы и от общественных организаций (комсомольской, профсоюзной, от администрации). Если характеристики были положительны, то тебе выдавали диплом. Наверное, это было правильно, ибо нужно было хоть как-то возвращать долг государству, которое учило тебя, да ещё и платило стипендию за то, что ты получал знания. (Да, таким вот было то «тоталитарное» государство, называемое империей зла – СССР. Но вопрос: для кого СССР был империей зла – остался почти открытым. Почему «почти»? Да потому, что часть противников «империи зла» уже известны. Это частью алчущие олигархи, охочие до чужого добра, как метко окрестил их народ «прихватизаторами» и частью патологические властоимцы, претендовавшие на высшую власть, не имея на то ни морального, ни юридического, ни интеллектуального, да и вообще никакого основания.)

Но я немного отклонился. Нечего с этим не могу поделать – душа болит и «за державу обидно».
И так, получив справку-диплом, мы с Нелли, так звать мою супругу, которую я сподобился заиметь на последнем курсе, отправились из Фрунзе (ныне Бишкек) через Москву, Омск, Новосибирск, Красноярск, Братск, Якутск в Магадан. Весь этот путь мы проделали на ИЛ-18, ощущение было такое, что летим со дня сотворения мира.

В аэропорту Красноярска, нас позабавило объявление: «кто летит в отпуск – ресторан налево, кто летит из отпуска – кипяток направо». Короче, остроумней и точней выразить отпускное и постотпускное состояние северян трудно.

В Магадан мы прибыли ночью. В июле 1963 года нынешний аэропорт состоял из взлетно-посадочной полосы и армейской палатки, которая изображала аэровокзал.

Выгрузившись, мы не обнаружили ни такси, ни автобусов, которые могли бы доставить нас в славный град Магадан. Температурный режим «Скола», так назывался аэропорт, был не очень приветлив, особенно после Киргизии, потому Нелли извлекла из чемодана валенки, шубу и, таким образом, попыталась отгородиться от Крайнего Севера.

Через какое-то время появился грузовик с открытым кузовом, водитель которого согласился доставить нас в Магадан, прямо на автовокзал.

Автовокзалом называлось деревянное строение барачного типа, под завязку забитое всяким людом.
В пути мы познакомились с Игорем, таким же молодым специалистом-геологом, который, то же по направлению, ехал на Колыму из колыбели Руси – Киева.

Как и все украинцы, Игорь оказался парнем обстоятельным, особенно в части харча. Забившись в дальний угол так называемого автовокзала, мы решили перекусить, чем Бог послал. Игорю были посланы добрый шмат великолепного украинского сала и, как приложение, бутылочка горилки. Как только Игорь открыл бутылочку, так со всего вокзала, как тараканы из щелей к нам потянулись представители местной «элиты», один краше другого, так называемые бичи. Аббревиатура БИЧ, расшифровывается, как оказалось, так: Бывший Интеллигентный Человек. Так вот эти бывшие, пока оставались горилка и сало, приняли в нашей трапезе самое активное участие, на перебой, рассказывая нам невероятные истории про Колыму, Магадан, прииски, трассу, зеков и так далее.
Поскольку магаданской ночи оставалось еще меньше чем горилки и закуски, то рассвет настал быстро.

Выйдя на улицу, я с удивлением обнаружил напротив вокзала через дорогу вполне цивильный фасад трех этажного здания с вывеской «Гостиница Магадан».

После ночного «просвещения» я ожидал увидеть зэков, сопровождаемых вооруженным конвоем и прочие атрибуты столицы ГУЛАГа. Но по улице шли прилично и современно одетые люди, спокойные и улыбчивые… Стало ясно, что байки, которыми почивали нас бичи, были платой за горилку. Короче лоханули нас, как теперь выражаются.

К 9 часам, собрав все документы, я пошел представится в областное управление культуры, в распоряжение которого был направлен Министерством Культуры СССР. Благо оно оказалось рядом на улице Пролетарской и в таком же бараке, но уже двухэтажном, культура никак. Правда в этом бараке было не менее десятка и других учреждений, но не суть, главное нашел.

Пройдя несколько кабинетов, я, наконец, оказался у начальника отдела кадров.
— Добрый день. Будьте так любезны….
— Добрый,– перебила высокая, до неприличия худая дама, не вынимая изо рта замусоленную губной помадой на весь мундштук беломорину.
— Я по направлению Министерс…
— Документы – тем же тоном потребовала дама.

Я выложил на стол всё, что понимал под словом документы, при этом, не получив приглашения присесть, торчу перед ОК как столб. После просмотра документов кадры стали задавать вопросы, ответы на которые имелись в документах. Прежде чем ответить на них, я попросил разрешения сесть.
— Сажает прокурор, а у нас можно присесть – ответила кадровичка, прокуренным, низким голосом, уверенная, что удачно сострила. Но «присесть» так и не предложила.

Сообразив, что любезности здесь не разживусь, я наивно поинтересовался трудоустройством и жильём. Ведь надо же где-то ночевать.

После вопросов и ответов, которые скорей напоминали допрос, нежели знакомство с молодым специалистом, кадры заявили, что этот ворс решает начальник управления культуры тов. Слюзко, который находится в отпуске с первого июля.

Уверенный, что отпуск не может продолжаться более месяца, а на дворе 20 июля, я стал обдумывать, как перекантовать несколько дней до выхода начальника из отпуска.

В конце аудиенции у ОК, я поинтересовался, когда можно попасть на прием к начальнику.
— Через пять месяцев – оглушила кадровичка.

Откуда мне было знать, что на чудной планете Колыма где двенадцать месяцев зима, а остальное лето, существует шестимесячный отпуск.
— А как же мне быть, на что и где жить эти пять месяцев?
— Этот вопрос не ко мне.
— А кому я его могу задать?
— Вопросы нужно было задавать тем, кто вас направлял.
— Хорошо, тогда я этот вопрос задам Министру Культуры СССР Фурцевой, поскольку направление подписано её, да и напутственное слово в Колонном зале Дома Союзов перед выпускниками держала она.

Мой пассаж абсолютно никакого впечатления на кадры не произвел, даже казалось остался не услышанным. Однако ситуация была критическая. Жена на седьмом месяце, «финансы, – как говорится – поют романсы», и никакого впереди просвета.

На год раньше приехавшие посланники Московской консерватории укатили в отпуск. Остались с накопительным отпуском только Олег Виноградов и Женя Алхимов. Первым подвернулся Женя. Я обрисовал ему ситуацию и попросил помочь, если есть такая возможность.

Алхимов особого энтузиазма не проявил, объяснив это тем, что в музыкальной школе, которая, одновременно является и предтечей будущего музыкального училища, преподают бывшие зеки, которые ухитрились научиться каким-то образом кое-что изображать на некоторых музыкальных инструментах, большей частью малогабаритных (скрипка, флейта, труба и … дирижерская палочка) и что они в круговой обороне, пробить которую очень трудно. К тому же бывшие репрессированные были объявлены как невинные жертвы сталинской политики и находились под крышей хрущёвской политики, что гарантировало им неприкосновенность. Сдаётся мне, что «под невинные жертвы» косило не мало проходимцев, которые более чем удачно эксплуатировали фрагменты своей биографии, извлекая из этого моральные, политические и прочие выгоды.

Поразмыслив немного, Женя предложил вариант: устроить рыбалку и пригласить на неё руководство школы и представителя управления культуры, от которых зависело моё трудоустройство. Сказано – сделано.

Продолжение есть.