Да, наши аристократы, воспитанные на французской литературе и французскими учителями, оказавшись во Франции, порой были разочарованы, поскольку реальная страна весьма расходилась с ее книжным образом.

В 1838—1839 гг. в Париже оказались трое русских интеллектуалов, для которых путешествие в Париж было мечтой всей жизни. Это — князь Петр Андреевич Вяземский, Владимир Михайлович Строев и Михаил Петрович Погодин.

Так, князь Вяземский, будучи долгие годы невыездным, когда, наконец-таки, оказался во Франции, испытал разочарование. В письме от 22 августа 1838 г., написанном по дороге из Страсбурга в Мец, он сообщал: «Странное дело! Я не нахожу Франции… Все тихо, все безмолвно! Нет ни одной водевильной сцены. Ни слова не слышу о политике.

Cette belle France — Тамбовская губерния… Воля ваша, смешно сказать, а что-то есть унылое — может быть болезненное и недовольное — в общем чувстве Франции». Правда, Петр Андреевич добавлял: «Может быть и зеркало мое тускло, и без сомнения, и эта причина должна войти в воображение, но должна быть и правда, независимая от меня».

Самые первые впечатления от Парижа оказались тоже весьма противоречивыми. Инфраструктура столицы и особенно ее антисанитария русских однозначно поражала. «Город неправилен, некрасив и нечист, как все старинные города, построенные мало-помалу, без определенного плана», — писал Строев.

Именно грязь возмущала наших соотечественников прежде всего (а в России в это самое время император Николай приказывал надраивать центр города): «Улицы невыразимо грязны. Кухарки считают улицу публичною лоханью и выливают на нее помои, выбрасывают сор, кухонные остатки, и пр. Честные люди пробиваются по заваленным тротуарам, как умеют».

Эту же неустроенность подмечал и князь Вяземский: «Между тем тут есть вонь, улицы… как трактирный нужник, и много шатающейся гадости в грязных блузках...» Вообще, как верно подметил Строев, «с первого взгляда видишь, что Париж город людей небогатых».

Не увидели наши соотечественники и пресловутой французской галантности. Горожане показались им невежливыми и неучтивыми: «Эта неучтивость (на улицах) дошла теперь до того, что все толкаются и никто не думает извиниться», — отмечал Строев. Возмущается этим и князь Вяземский: «Толкаются, ходят по ногам, только что не по голове, и заботы нет. Если вы услышите: excusez, то знайте, что это иностранец».

Но вот что понравилось нашим путешественникам, так это возможность курить на улицах! Ведь на родине, в России, Николай I, не куривший сам и не выносивший курильщиков, запрещал курить на улицах столицы. Как писал Строев, «франты курят на улицах сигары и пускают дым под дамские шляпки». Вяземский вообще возможность курить на улицах называл «одной из главных вольностей здешней конституционной жизни».

Вторая вольность — возможность справлять нужду, где придется. Хотя в целом, по мнению Петра Андреевича, «… как и везде здесь, и гораздо более запретительных мер, нежели у нас: тут не ходи, здесь не езди, и проч.»

Конечно, какой Париж без парижанок! Но они не произвели на наших путешественников ожидаемого впечатления. По мнению Вяземского, в Париже вообще мало красивых женщин: «На улице красивых хорошеньких женщин очень мало, этих картинных гризеток нет, следовательно, глазам заглядываться нечего». Если красивая — значит иностранка.

Ему вторит Строев: «Разберите парижанку по частям: в ней нет ничего особенно прекрасного. Нет огненных, жгучих итальянских глаз; нет русской сладострастной полноты; ни английской благородной белизны тела; ни немецкой очаровательной свежести лица». Правда, добавляет Строев, парижанка «рождена кокеткою», и в этом вся суть.

Безусловно, во Франции нашим путешественникам многое и понравилось, но вот «землей обетованной» она для них перестала быть. Дома точно не хуже.

Представляю, какой когнитивный диссонанс случился бы с ними, окажись они в современном Париже…