Лично свидетелем не был – рассказываю со слов.

Товарищ делает пробежки по утрам перед работой. Да-да, как в американском кино, что совершенно непривычно для нашего менталитета. Только бегает он не по паркам, как показывают в америкосском кино, а по нашим, вполне себе российским спальным районам.

Итак, бежит этот товарищ с утра пораньше, то бишь совсем пораньше – время шести утра нет. Наслаждается пробежкой. Его окликивает этакий реальный совсем бомж.

— Э, мужик!

Товарищу пофиг – он пробегает мимо бомжа, тот припускается за ним следом и на ходу начинает:

— Мужик, десятку надо, ну накинь, есть же.

Товарищ бежит в наушниках, музыка правда у него тихо-тихо играет, на всякий случай, чтобы если вдруг там гопота увяжется ли еще кто «нужный» окликнет – можно было услышать. Поэтому он стоически делает вид, что не слышит, но скорости прибавляет. А бомж – мужик в задрипанном тряпье, разбитой обувке, тоже припускает, поддавливает – глухой топот разбитой обуви слышится все ближе и ближе. Товарищ еще втапливает, дает почти спринт, но шаги приближаются просто с роковой скоростью. Не удерживается – оглядывается. Видит: бомж давит, причем этак вполне себе профессионально, с хорошей техникой бега, сосредоточено. Подбегают к перекрестку и всяко разно надо тормозить. Останавливается. Сердце ухает, рвется из груди, дыхание срывается. Бомж – заросший, грязный, в куче неимоверного тряпья, останавливается рядом с ним. Дыхание ровное, будто и не бежал за ним с полкилометра на спринтерской скорости.

— Ну че, мужик, десятку не подбросишь, не хватает.
— Мужик, ты эта, ты как вообще, а?
— А, это – нормально, спортивное прошлое.
— Сколько тебе?
— Чирик. Ну от щедрот, если можешь…

Товарищ протягивает ему полтинник, что лежал в кармане его спортивок на всякий случай.

— Вот спасибо, друг, вот спасибо. А сигареты не будет?
— Не курю, спортсмен.
— Ну да, тот еще спортсмен, — и бомж, сунув руки в карманы, степенно удалился. Товарищу даже стыдно стало: он несколько лет бегает, а тут его… ну да – тот еще спортсмен.