Каждый из нас нет-нет да и сталкивается с внезапно охватывающим нашего соотечественника приступом странной ярости:

— Почему, ну, почему, почему, почему мы не можем просто жить как люди? Зачем вам все это? Сирия, Украина, «калибры»?

— А как люди – это как кто?

— Ну, как чехи, например….

Как уже многие из вас знают, у нашей с вами Родины есть страшный враг, именуемый Нормальной Страной. В ней все не то, что у нас, а напротив – все как у людей.

Это выражается в том, что люди в нормальной стране: а) кушенькают качественные продукты недорого б) не парятся.

Мечта каклюдя о том, чтобы кушать и не парится – может быть вполне человечной для человека, которому просто ничего не остаётся иного – и это – единственный достижимый для него вид счастья.

Это очень человечный вид счастья для малых стран и малых народов, которые постоянно становятся жертвами и орудиями, а то и полями боя между гигантскими державами.

Им нужно успеть пожить между гигантскими, несоразмерными с ними историческими событиями, а по возможности избежать в них участия.

В этом подлинная доблесть малых – обмануть великих, которые, не считаясь с малыми, втягивают их в катастрофы, порожденные их великими эгоизмами и авантюризмами.

Что мы – дети великой страны с великой историей можем чувствовать по отношению к ним?

Жалость и сочувствие. Возможно с некоторым чувством вины.

Но как понять ярость, с которой наш соотечественник-каклюдь обрушивается на нас, на страну, на ее историю за то, что все это мешает ему прикинуться чехом и не отсвечивать?

Это и есть реверсивный толкинизм. То есть толкинизм наоборот.

Обычный толкинизм – это несколько расчесанное желание примерить на себя роль героя эпоса, пройти его путем инициации. То есть, это небольшая и не патологичная гипертрофия нормы. Сказка для того и создается, чтобы объяснить ребенку путь для превращения во взрослого и подтолкнуть его к нему.

Настоящая патология толкинизма начинается тогда, когда подражание инициации в сказке начинает заменять подлинную инициацию и подлинное взросление, вытеснять их и делать невозможным, консервируя толкиниста в вечном детстве.

Но даже это меркнет по сравнению с реверсивным толкинизмом. Обычный толкинист, бегающий по парку в занавеске – он хоть воображает себя королем или магом.

Реверсивный каклюдь-толкинист хочет ампутировать от себя любого короля или мага по самый сморщенный хоббит.

Реверсивный толкинизм – это стремление пережить инициацию наоборот – вернуться в довзрослое, доответсвенное, досильное, дозрелое состояние.

Чтобы все отвязались и оставили в покое.

Это примерно как если бы Арагорн мечтал бы сделать себе операцию по перемене биографии и стать Бильбо Беггинсом. И ни за что не открыть Гендальфу дверь, чтобы не позволить ему услышать «Доброе Утро» и пригласить в путешествие.

Вернуться в нору, в материнское лоно.

Это биографический и психологический дауншифтинг. То есть, совершить обмен добытых предками активов на личное сиюминутное потребление.

Но откуда же ярость?

Это тоже не очень сложно.

Во-первых, дело в том, что этот обмен невозможен без группового отказа от статуса. То есть, пока группа, к которой себя причисляет каклюдь не разоружится, не встанет на карачки и не докажет миру свою безопасность и полное отсутствие каких-либо амбиций, каклюдь не сможет успокоиться. Иначе каклюдь всегда будет на подозрении у других хоббитов, какие бы парики он на ноги не наклеивал.

А покинуть свою группу он не может.

Так как те вкусные активы, которые он мечтает обменять на личное потребление – находятся в общественном владении в виде земли, недр, Газпрома и Роснефти.

На пути каклюдя к кушенькать кнедлики и пить пиво стоят страна, сограждане и история.

Конечно же, он их ненавидит.

Он полагает, что поведение страны и сограждан – это гордыня, которая мешает проявиться его смирению.

Но на самом деле все наоборот.

Потому что смирение – это осознание мира, себя, своего места, своих возможностей и исходя из этого своего долга – такими, какие они есть.

То есть, осознание необходимости.

Смирение – это осознанная необходимость. То есть, свобода.

Смирение – это не кушать тихо кнедлик и не отсвечивать, запивая пивом боль ампутированного героя.

Смирение – это брать Берлин и Измаил, запускать Гагарина и штурмовать Корфу.

Просто потому – что надо. И потому что никто другой это не сделает.

P.S. В связи с этим у меня возник к вам, мои уважаемые читатели вопрос.

Вы никогда не думали над загадкой детского языка на велосипеде? Почему дети когда едут на самокате или на велосипеде — высовывают наружу язык?

Так вкуснее. Дети хотят расширить горизонт своих чувств. Каклюди хотят его максимально сузить до максимально безопасного и комфортного спектра.

Очень стариковское мировоззрение по сути.

Можно сказать даже, что их идеал даже не возвращение в детство, а привыкание к могиле.