В 2006 году мне нужно было пройти по месту основной работы предзащиту докторской, посвященной экономике высокотехнологичных производств. Тогда я еще был штатным преподавателем кафедры экономики МФТИ, с 2000 года работающей под патронажем Высшей школы экономики (ВШЭ) и Российской экономической школы (РЭШ)[2]. И мне официально ответили, что такими проблемами ни у нас, ни в «шефствующих» организациях не занимаются. Предзащита затянулась на полгода (специалистов нашли, в конце концов, на других кафедрах Физтеха). Еще совсем недавно такие слова, как «производство», «промышленность», в т.ч. наукоемкая и высокотехнологичная, были в среде «современных экономистов» не в моде. Но на то она и мода (в отличие от выстраданных научных убеждений), что меняется довольно резко вместе с «генеральной линией партии». Власть изъявила серьезную готовность выделять на науку и технологии совсем не смешные деньги. Как пелось в одной пародийной песенке, посвященной главному нанотехнологу всея Руси А.Б. Чубайсу,

Кто сказал, что нет денег в любимой стране?
Кому надо — хватает! Хватает вполне.
И ты понял, что нынче в особой цене
В очень сладкой цене нацпроекты[3].

И странно было бы упрекать любые организации, в т.ч. ВШЭ и РЭШ, в желании поучаствовать в этом процессе (тем более, несерьезно задавать ехидный вопрос «где же вы были раньше?»). Как известно, рыба ищет, где глубже… Важно — как именно это участие реализуется, и идет ли оно на пользу делу. Этому и посвящена данная статья.

Одним из краеугольных камней всей идеологии наших «реформаторов», священной коровой и философским камнем в одном флаконе является Её Величество Конкуренция. И хотя даже в начальном курсе экономики показано, что она не всегда благотворна, не для всякой отрасли конкурентный рынок будет оптимальным механизмом (а более близкие к практике ученые, такие, как У.Э. Деминг — классик науки о качестве и конкурентоспособности — даже аргументированно доказывают[4], что конкуренция, особенно «лобовая», антагонистическая — деструктивна, а б?льшая часть приписываемых ей благодеяний, как раз, свойственна кооперации, т.е. сотрудничеству, а не соперничеству), для начала примем этот тезис. Итак, во всем (в том числе, в науке и образовании) должна быть конкуренция. Честное состязание, в котором победит сильнейший. Открытость и прозрачность. Представляете, насколько строгими должны быть апологеты таких принципов по отношению к самим себе? «И если я нарушу эту священную клятву, пусть постигнет меня суровая кара…» и т.д.

Но несколько лет назад россияне, открыв утренние газеты[5], увидели следующее: один из вузов России получает право на выполнение НИР по заказу правительства РФ без всяких конкурсов. Как, почему?! Кто же эти гении? Правильно, Высшая школа экономики. Объяснение очень простое: видите ли, мы и так любой конкурс выиграем с подавляющим превосходством, так зачем тратить попусту время и государственные деньги? «Ах, какое блаженство знать, что ты — совершенство…» В числе главных отличительных черт наших «реформаторов» скромность — вообще, на одном из первых мест. В статье, посвященной семилетию ВШЭ[6], достаточно откровенно говорилось о том, как эта организация отвоевывала свое «место под солнцем», и о том, что ее планы на будущее выходят далеко за рамки статуса «просто университета», пусть даже очень большого и престижного. Статья — с говорящим за себя названием «На нас не наступишь ногой!». Никто и не собирался, вроде… Я уже отмечал[7], что стилистика этой организации очень симптоматична — возникает впечатление, что люди прямо-таки «заряжены» духом антагонистической конкуренции. «Или мы — или нас» (опять с ностальгией вспоминаю Деминга, предлагавшего стремиться к альтернативной модели: «победитель — победитель»[8]). Если критические заметки в прессе — значит, обязательно «нас ругают» (читай, «наших бьют!»), а уж если вуз встал на ноги — «на нас не наступишь ногой!» Ну, зато мы на окружающих теперь можем оттоптаться вдоволь…

В той же заметке в «Скепсисе»[9] я спрашивал: а с какой, собственно, стати «флагманы экономического образования» узурпировали в России выработку стратегии развития образования вообще (инженерного, медицинского, театрального, и т.п.)? Лишь на том основании, что во ВШЭ работают исследовательские подразделения, занимающиеся составлением разнообразных рейтингов и анализом финансирования образования? Основной пафос той статьи был простым: доколе? Когда же, наконец, авторитетные ректоры действительно прославленных своими учениками вузов (кстати, выживших в рыночном штормовом море 90-х при скудном и нерегулярном бюджетном финансировании и падении престижа соответствующих профессий, что ограничивало возможности платного приема) дадут самозванцам по рукам?

Нет, по рукам не дали. Скорее, наоборот — вот и ректор МФТИ член-корр. РАН Н.Н. Кудрявцев во время визита премьер-министра В.В. Путина[10] на встрече с преподавательским составом первым делом подчеркнул, что ЕГЭ нашему вузу очень даже подходит. Даже странно, почему Физтех так гордился своей отлаженной десятилетиями системой даже не столько приема, сколько выращивания «своего» абитуриента, включающей заочную физико-техническую школу, которая выводила на достойный уровень школьников из самой глухой провинции. В такой системе собственно вступительные экзамены выполняли далеко не главную роль. Но зачем эти пережитки совкового прошлого — вот же ЕГЭ, самая подходящая нам модель! Хотя еще недавно ректору МФТИ удалось отстоять право вуза проводить собственные вступительные испытания[11], но год спустя институт из этого «круга избранных» выпал[12] (а ВШЭ — главный инициатор внедрения ЕГЭ — осталась!). Если уж «несгибаемый Физтех» (между прочим, взрастивший двух нобелевских лауреатов 2010 года, причем, оба родились и окончили школы отнюдь не в столице) удалось «построить» — руки опускаются у любого желающего спорить с апологетами нынешних образовательных реформ. Хотя поговорить есть о чем — ЕГЭ уже давно не эксперимент, и судить его уже можно по гамбургскому счету. И выясняется, что даже с точки зрения поставленных целей (если считать, что образование служит не для просвещения людей, а исключительно для «борьбы с коррупцией») система, мягко говоря, небезупречна[13]. Но это предмет для особого разговора.

Победное шествие нашего главного «мозгового центра» началось, по моему мнению, с монополизации экономического образования. По всей стране и во всех вузах (в т.ч. неэкономических) оно выстраивается по либерально-неоклассическому канону. Любой учебник, как известно, должен получить гриф в соответствующем учебно-методическом объединении, УМО. Головной вуз УМО по экономической теории — ВШЭ… Эти люди отлично понимают, что экономическое образование формирует образ мышления и действия людей, определяя будущее страны на десятки лет вперед. Нобелевский лауреат Пол Самуэльсон, один из самых плодотворных экономистов XX века и выдающийся популяризатор экономической науки, автор самого массового учебника экономики в мире, говорил примерно следующее: «мне неважно, кто пишет законы в моей стране, пока учебники по экономике в ней пишу я»[14]. Справедливости ради подчеркну, что Самуэльсон, сознавая свою силу, никогда не пользовался ею во вред людям, придерживаясь гуманистических взглядов и полагая, что экономика — для людей, а не наоборот.

Аппетит приходит во время еды. И коль скоро нашим «флагманам» удалось «возглавить» все образование, экспертное обеспечение государственного управления — пора, наконец, приниматься и за стратегию развития российского хайтека.
Зачем нужна отраслевая экономика?

В среде современных российских экономистов и управленцев «широкого профиля» чрезвычайно популярно выражение «это такой же бизнес, как и любой другой». Как ни странно, я согласен с этим тезисом, хотя и подразумеваю под ним совсем иное: «как и любая другая», каждая отрасль уникальна и непохожа на прочие. Казалось бы, какое дело экономисту до тонкостей отраслевых технологий, специфики продукции и т.п. — ведь деньги не пахнут, не так ли? Что же, попробую популярно рассказать, что такое отраслевая экономика, на примере «своей» отрасли — авиационной промышленности. Надеюсь, что это будет интересно читателям и само по себе — все-таки авиастроение — одна из важнейших отраслей российского хайтека, и общественный интерес к проблемам этой отрасли в нашей стране по-прежнему велик. Несколько лет назад мой тогдашний начальник по кафедре экономики Физтеха — апологет той самой «единственно верной» и универсальной экономической науки, тесно связанный с упомянутыми вузами — предложил мне: давайте напишем какую-нибудь работу по экономике с авиакосмическим уклоном. Поскольку корифеем всех наук я себя не считаю, и космосом не занимался (не говоря уже о том, что никогда не нуждался в соавторах из числа руководства), я уточнил: все-таки с авиационным или космическим? Меня потрясло услышанное в ответ обоснование родства этих двух отраслей: «Но ведь у них есть нечто общее — прежде всего, двигатели!» Подчеркну: мой собеседник тоже окончил Физтех, причем, еще в стародавние времена, когда, как известно, трава была зеленее, и не как-нибудь, а с отличием. Единственное, что его оправдывает — все-таки он окончил не мой родной аэромеханический и не «космический» факультет.

Поскольку именно авиационное двигателестроение было в те годы основным объектом моих исследований, я так и сел… Дело в том, что авиационные и космические реактивные двигатели не так различны с технической точки зрения (в конце концов, в обоих тягу создает реактивная струя, образующаяся при сгорании топлива, только авиационный мотор берет кислород для этого горения из атмосферного воздуха, а ракетный двигатель, рассчитанный на работу в безвоздушном пространстве, возит с собой окислитель), как с экономической. Двигатель современного гражданского самолета рассчитан на долгую и сложную жизнь — десятки тысяч летных часов, т.е. порядка десяти или более лет интенсивной эксплуатации, на протяжении которых он проходит несколько капитальных ремонтов, множество более мелких операций технического обслуживания. Подавляющая часть затрат на протяжении его жизненного цикла приходится на этап эксплуатации. Одни затраты на топливо за этот период на порядок превосходят цену самого двигателя — вот почему так важна даже небольшая экономия топлива, а прожорливый двигатель (а заодно и самолет, на котором он стоит) иногда никому не нужен даже даром. Эффективность работы мотора во многом зависит от совершенства системы сервиса, которая включает в себя ремонтные центры и склады запчастей по всему миру. Во многом, именно о ее неразвитость «споткнулось», выйдя на свободный рынок, отечественное машиностроение, в т.ч. авиапромышленность: оказывается, мало разработать и произвести хорошую машину. Продавая ее, ты заключаешь «контракт на всю жизнь». Ты продаешь, на самом деле, не машину, а весь ее жизненный цикл, всю эту сложную систему. Что касается ракетного двигателя, он работает один раз (за исключением крайне редких многоразовых систем, которые, впрочем, тоже не совершат десятков тысяч полетов). Это ни в коем случае не означает, что экономика космической отрасли проще и примитивнее — она просто совершенно другая.

Прошу прощения, читатель, если тебе кажется, что я «гружу» тебя ненужными подробностями. Эти самые подробности — необходимый багаж для отраслевого экономиста. И в других отраслях, будь то добыча нефти, фармацевтика или гидроэнергетика, этих тонкостей хватает. С экономической точки зрения, специфика продукции и технологии ее производства определяет уникальную структуру затрат (т.е. соотношение между зарплатой, стоимостью сырья и материалов, амортизацией оборудования и т.п.), особые закономерности спроса на продукцию и т.п. Как следствие — свои виды рисков, свои специфические институты рынков. И человек, желающий заниматься отраслевой экономикой (тем более, в наукоемких отраслях, где продукция и технологии сложнее), обязан понимать эти особенности.

Симптоматично в этом смысле недавно прочитанное мной введение к новому учебнику моей бывшей коллеги по кафедре экономики МФТИ, доцента, кандидата экономических наук, преподавателя ВШЭ и РЭШ Аллы Александровны Фридман. Квалифицированный экономист-математик, она приложила свои навыки в сфере теории оптимального управления к насущным проблемам добычи полезных ископаемых. Книга называется «Экономика истощаемых природных ресурсов». И во введении сказано, в частности, следующее[15]:

«…освоение курса требует не только познаний в области микроэкономики, теории промышленной организации, макроэкономики, но и соответствующей математической культуры. Необходимый математический аппарат включает дифференциальное и интегральное исчисления, методы оптимизации, теорию оптимального управления. Эмпирический анализ предполагает наличие определенной квалификации в использовании эконометрических методов».

Я тщетно искал в этом подробном перечне хоть что-нибудь вроде основ нефтегазового дела, технологий разведки и добычи полезных ископаемых и т.п. Естественно — не царское это дело, экономисту копаться во всяких скучных технических и естественнонаучных подробностях. Хотя, если бы знать, что, например, объем извлекаемых запасов зависит от интенсивности добычи — может быть, постановки оптимизационных задач были бы более содержательными и актуальными. Если понимать, что отклонишься от оптимального, с технической точки зрения, режима разработки в любую сторону — захочешь ли выкачать «все и сразу», или, наоборот, попытаешься «прикрутить краник», ожидая более выгодных цен — и недосчитаешься десятков процентов. По-моему, учесть такие тонкости в моделях не только полезно (поскольку модели будут ближе к реальности) — это еще и интересно для исследователя. Хотя, возможно, выводы получатся «политически нежелательными»?

«Железо» надо знать. В противном случае — одно из двух. Или работа получится ни о чем (а таких сейчас — хоть отбавляй: любой желающий может зайти на сайт ВАК РФ и увидеть, сколько докторских диссертаций по экономическим наукам в последнее время посвящены обобщенной «инновационной модернизации»). Или можно сильно насмешить окружающих, как мой старший коллега (не постеснявшийся повторить свой перл на конференции преподавателей экономики технических вузов). Увы, в среде «современных экономистов» по-прежнему принято думать, что учебник по экономике авиационной промышленности получается из учебника общей экономической теории заменой слов «рынок апельсинов» на «рынок самолетов»…

Осведомленные читатели мне возразят: а ты знаешь, сколько среди преподавателей и студентов ВШЭ и РЭШ людей с базовым инженерным, физическим, математическим образованием — тех же «физтехов», «мехматовцев», «маёвцев», «губкинцев» и т.п.? Знаю, причем, многих — лично. И вынужден особо подчеркнуть: это никоим образом не делает их специалистами в отраслевой экономике. Например, чтобы успешно работать в сфере экономики авиационной промышленности, совершенно недостаточно окончить (хотя бы и блестяще) любой технический факультет МАИ и ВШЭ. Простая авиационная аналогия: если в правильном порядке разложить на бетоне все составные части самолета, посадить сверху экипаж, даже залить получившуюся «инсталляцию» топливом — она не полетит. Система не равна сумме составных частей. Отраслевая экономическая наука — это самостоятельная системная дисциплина (точнее, не одна — их столько, сколько отраслей в народном хозяйстве), хотя и находящаяся на стыке экономики и техники. Более того, в любой отраслевой экономике возникают свои понятия и методы, которых нет ни в общей экономической науке, ни в соответствующей области техники.

Когда в декабре прошлого года готовилась встреча ректора РЭШ С.М. Гуриева со студентами и сотрудниками нашей общей alma mater, МФТИ, всем желающим предлагалось задать высокому гостю вопросы — заранее, в электронной форме, чтобы на встрече Сергей Маратович мог на них обстоятельно ответить. Тематика не ограничивалась — приветствовалось обсуждение любых актуальных экономических проблем. Несмотря на ажиотаж вокруг пресловутого глобального финансово-экономического кризиса, мне казались более насущными (тем более, для нашего вуза) вопросы, касающиеся непосредственно наукоемкой промышленности. Если глобальный кризис привел в некоторое напряжение тех, кто работает в финансовых, консалтинговых фирмах и компаниях, торгующих сырьем, возможно, заставил «средний класс» несколько умерить потребительские аппетиты, то как назвать ситуацию в отечественной наукоемкой индустрии, для которой Физтех готовил выпускников?! Не будет преувеличением сказать, что многие отрасли этого сектора российской экономики (такие, как электронная промышленность, робототехника, наиболее «продвинутые» подотрасли станкостроения, приборостроения, фармацевтики и др.[16]) просто прекратили существование еще в начале 1990-х гг. Еще некоторые существуют скорее номинально — как гражданское авиастроение, выпускающее в год по 7-12 самолетов, в то время как, например, «Боинг» недавно повысил выпуск одной лишь (хотя и самой популярной) модели до 38 самолетов в месяц[17]. Соответственно, стали ненужными исследования и разработки в этих областях, деградировало образование. По объективным внешним причинам, а не потому, что преподаватели ленивы или коррумпированы, как утверждают образовательные «реформаторы» (точнее, преподаватели становятся такими под воздействием тех самых объективных причин). Поскольку научить, например, рассчитывать аэродинамику летательного аппарата можно, во-первых, только того, кто всерьез собирается этим заниматься в дальнейшем, и во-вторых, только если учить будет профессионал, который сам «поднимал на крыло» реальные проекты.

Так вот, если последние пару лет в строительном комплексе, розничной торговле и туристической индустрии — кризис, то каким словом назвать положение, сохраняющееся в наукоемком секторе нашей промышленности уже второе десятилетие?! И конечно, мне казалось гораздо интереснее услышать, что известный российский экономист посоветует делать студентам и преподавателям своей alma mater, особенно тем, кто все-таки хотел бы работать по специальности (причем, на родине)? Потому я и задал через сайт следующие три вопроса:

1. Уважаемый Сергей Маратович, есть ли, на Ваш взгляд, будущее у наукоемкой и высокотехнологичной промышленности в России? Если да, то какие именно отрасли имеют наилучшие перспективы развития?

2. Считаете ли Вы, что каждая наукоемкая отрасль обладает отраслевой спецификой, достойной внимания экономиста, или все они — «такой же бизнес, как и любой другой»?

3. Занимаются ли преподаватели, студенты и выпускники РЭШ экономическими проблемами тех отраслей, для которых Физтех готовит выпускников? Если да, то кто именно, как с ними связаться и ознакомиться с их работами?

На встрече эти (или хотя бы близкие к ним) вопросы вообще не прозвучали. Наверняка по чисто техническим причинам, но ответы все равно интересно знать, и не мне одному.

Ответ на первый вопрос неплохо сформулирован в статье одного из сотрудников ВШЭ (вообще, для выяснения принципиальной позиции полезнее читать не высказывания первых лиц вроде С.М. Гуриева и Я.И. Кузьминова — все-таки эти люди понимают, что они на виду, и слова взвешивают, а статьи, написанные «своими для своих») под откровенным названием «Зачем нам наука?»[18]:

«Если говорить о тематиках и формах, то для нас лучше всего развивать IT-образование в вузах. В отличие от нано, био или зеленых технологий программистам требуются минимальные стартовые инвестиции. Кроме того, им грозит меньше проблем с таможней и материальным обеспечением (от подключения к электросети до поставок биореактивов). Уже сейчас наша индустрия софта смотрится неплохо и реализует продукцию за рубеж.

Остается “социальность”, и она прямо требует от государства развития главной для современного западного мира отрасли научного знания — биомедицинских исследований… Почти все остальное для блага населения можно закупать за рубежом, в т.ч. значимые для РФ энергосберегающие технологии, решения для добычи полезных ископаемых и транспорта».

Вот такой ответ на вопрос о приоритетных отраслях, хотя и не озвучивается вслух первыми лицами, но реализуется де-факто, по крайней мере, в том смысле, что, за исключением информационных технологий (а также пока лишь обещанных в будущем нано-, био- и т.п. — здесь, как знают капитаны нашей наноиндустрии, чем туманнее будущее, тем щедрее финансирование), все прочие наукоемкие отрасли в наших вузах и государственных решениях (вплоть до самого высокого уровня) оказываются не в чести. Какое машиностроение, авиация, космос?! Отстало, старомодно, батенька! Скоро совсем другая жизнь настанет, сплошное телевидение… тьфу, сплошные информационные и биомедицинские технологии!

Любой такой перечень (в т.ч. и перечень, озвученный президентом РФ Д.А. Медведевым в программной статье «Россия, вперед!»[19] — можно заметить, что набор приоритетов в статье И. Стерлигова на него весьма похож) сразу вызывает простые вопросы. Почему именно эти отрасли выбраны в качестве приоритетных? Смогут ли они обеспечить относительно массовую занятость в хайтеке, науке и образовании значительной доли россиян, или 99,99% нашего народа придется выбирать профессии, мягко говоря, попроще? Наконец, где гарантия, что в этих — относительно новых для нас отраслях — мы добьемся успеха, если в современной России пришли в упадок даже те отрасли, в которых СССР был на мировом уровне? А уж если углубляться в конкретику… начну со столь модных сегодня ИТ.

Во-первых, как бы ни «смотрелись» наши программисты, даже ведущие отрасли нашей экономики уступают по масштабам выручки индийским программистам, занявшим лидирующие позиции на мировом рынке оффшорного программирования. Но почему-то Индия не собирается на этом основании свернуть все остальное. Наоборот — активно развивает то же авиастроение и т.п.

Во-вторых, когда говорят «мы будем заниматься информационными технологиями», грамотный человек задаст уточняющий вопрос: технологиями чего? Любая технология — не самоцель, а средство. И если речь идет об ИТ производственного назначения, то для их разработки необходимо знать область приложения, те отрасли экономики, в которых эти ИТ предполагается применять. От этого зависит, какие именно технологии необходимо развивать, в каких направлениях, какой эффект они принесут пользователям, и каким будет спрос на них. Так что, как ни крути, заниматься «чистыми» ИТ можно только на уровне оффшорного программирования, выполняя простые рутинные операции по заданию свыше. А формировать его будут люди, понимающие, что это за технологии, и зачем они нужны.

В-третьих, информационные технологии сегодня немыслимы, например, без космоса (который в перечень приоритетов И. Стерлигова не вошел). Это и спутники связи, и навигация, и геоинформационные системы.

Продолжим разбор полетов. Биомедицинские технологии — конечно, модное направление. Тем более, «главное для современного западного мира» (а значит, и для каждого приличного человека, не так ли?). Авиацию и космос развивать не надо, мы лучше медицинской техникой займемся. А знает ли автор, сколько новых знаний о человеческом организме и его возможностях, о здоровье, психике и т.п., принесла авиационно-космическая медицина? Сколько технологий и приборов перешло в «гражданскую» сферу из этой области? Еще одна цитата из той же статьи[20]:

«В СССР и РФ их (т.е. биомедицинских технологий. — В.К.) вес был и есть пугающе мал в сравнении с развитыми капиталистическими странами. В определенном смысле, это последствие старой советской реформы, выделившей медицинские факультеты университетов в отдельные вузы, что противоречит мировой практике».

Т.е. автор сетует на сложившийся в нашей стране отрыв медицинских вузов от других факультетов университетов — но нимало не смущается, предлагая развивать две изолированные отрасли, а остальное «закупать за рубежом». Вот еще одна яркая иллюстрация: что бывает, когда о науке и высоких технологиях берутся судить «универсалы».

Кстати, насчет импорта «значимых для РФ энергосберегающих технологий, решений для добычи полезных ископаемых и транспорта». В РФ (как и во многих других странах) существует специфика природно-климатических, социально-экономических и др. условий, требующая особых «решений для транспорта», энергетики и др. Можно привести множество конкретных примеров таких потребностей, которые зарубежные производители не удовлетворяют и не собираются удовлетворять. Например, низкая плотность населения и транспортной сети на большей части территории России, вопреки распространенному стереотипу, вовсе не способствует развитию воздушного транспорта, а совсем наоборот. Верно, во многие населенные пункты «только самолетом можно долететь», но если до аэропорта придется ехать двое суток на оленях, да еще и ждать рейса несколько дней — авиация теряет свои общеизвестные преимущества (скорость, комфорт). И для решения транспортных проблем многих российских регионов требуется принципиально новая техника[21], причем, не похожая даже на «малую авиацию» западного производства, которая вовсе не создавалась для решения социальных проблем, мягко говоря, небогатого населения.

Внимательный читатель спросит: а почему вообще предлагается из широчайшего спектра направлений науки и техники выдернуть (с обоснованием на уровне «мнений» в Интернет-форумах и блогах в Твиттере) одно-два? А вот почему:

«НИИ старого типа созданы для совсем других целей, и факты их перестройки под рыночную действительность предсказуемо редки. Зато денег на них мы продолжаем тратить неприлично много… (выделено мной. — В.К.) …то, что былые академические масштабы не нужны новой России — факт».

Это, смотря какой «новой России»… В 1990-е, поступая на Физтех и обучаясь сначала в его стенах, а потом в базовых организациях — тех самых академических и отраслевых НИИ — мы застали такую «новую Россию», в которой даже среднее образование казалось непонятным атавизмом…

Неприлично большие объемы финансирования институтов РАН — это, конечно, основная беда нашей науки. Причем, особо крупными они являются уже пару десятков лет (автор ведь ясно сказал — «продолжаем»). Наши «флагманы» уже знают, как с этим вопиющим безобразием покончить. У них уже готовы прогрессивные рецепты реформирования «загнивающей» российской науки. Об этом (и о том, «зачем им наука» вообще) я собираюсь написать отдельно, не в этой статье. А пока вернемся к экономике хайтека и к вопросам, заданным мною С.М. Гуриеву. По второму из них — о наличии экономической специфики наукоемких отраслей — надеюсь, у читателей сомнений уже не осталось.

По секрету скажу, что частично могу сам ответить на третий вопрос (занимаются ли студенты и выпускники РЭШ экономикой наукоемкой промышленности), причем, положительно. Некоторые мои ученики решили, наряду с дипломом Физтеха, получить и диплом Российской экономической школы. А под моим научным руководством они занимаются экономикой наукоемких отраслей промышленности, прежде всего — авиастроения. И являются отличной иллюстрацией тезиса, который я высказал выше: отраслевая экономика — это самостоятельная наука, требующая особого изучения. Вот для примера мой аспирант Т. Успешно подготовил несколько публикаций (разных, конечно) в ведущих научных журналах, а вопросы, поднятые им, в свою очередь, положили начало целому ряду новых исследований. Окончил оба упомянутых вуза с отличием. Факультет аэромеханики и летательной техники МФТИ, т.е. является грамотным инженером-исследователем в определенной области авиационной техники, но именно техники. И РЭШ, т.е. уверенно владеет современной, но именно общей экономической теорией. И сами по себе эти два диплома никоим образом не делали его специалистом по экономике авиационной промышленности — этой самостоятельной системной дисциплине его пришлось доучивать в индивидуальном порядке.

Миф об «универсальности» экономических и управленческих знаний проник (благодаря целенаправленной образовательной политике) во все сферы нашей жизни. И если в советское время посмеивались над такими «универсалами», постигшими «общие принципы партийного руководства», то сейчас надо быть очень смелым человеком, чтобы усомниться в универсальности «общих принципов корпоративного менеджмента». Только в советское время, простите за банальность, чтобы занять пост министра (а перед тем — сотрудника главка министерства, затем начальника главка), нужно было пройти все ступеньки — от рабочего или рядового инженера, м.н.с., до директора завода или института, генерального конструктора. Причем, работу на этом ответственном участке желательно было не завалить. Сейчас… даже не буду приводить конкретных примеров, достаточно зайти на сайты любых наших министерств и ведомств, ведущих предприятий (в т.ч. оборонно-промышленного комплекса) и почитать биографии руководства. Конечно, профессионалы кое-где остались, но они уже — уходящая натура. Недобитые «красные директора». И в промышленности, и в госаппарате делаются головокружительные карьеры, в которых профессионализм, мягко говоря, не является главным фактором успеха. Люди не просто занимаются — руководят тем, о чем не имеют понятия. С соответствующими последствиями для предприятий и отраслей. Как признал недавно молодой экономический обозреватель «Известий» (которого, впрочем, самого иногда упрекали в незнании специфики тех отраслей, о которых он берется писать)[22]:

«В “проклятущем” СССР… правило было: хочешь стать директором — поработай мастером. Пороху понюхай. Нынче это правило прямо поднимается на смех. Мы видим 20-летних топ-менеджеров госкомпаний и 25-летних замминистров. Мы слышим, что “в дурном совке” воспитывали “замшелых технарей”, которые “слишком глубоко” знали, откуда берутся нефть и детские носочки. “Эффективному менеджеру” ничего этого не надо знать. Он спускается с небес, поводит зраком и силой мысли движет процессами. Что-то серьезное (еще более серьезное) случиться должно, чтобы эти воззрения поломались. Чтобы государство начало вкладывать деньги в обучение реальной экономике, всамделишной коммуналке, а не “реальной политике”. Хотелось бы, чтобы это случилось раньше, чем кончится нефть. Прежде, чем упадет еще несколько крупных инфраструктурных объектов…»

Лучше не скажешь. Впрочем, людей дела не приходится убеждать в необходимости изучения именно отраслевой экономической науки (а также соответствующих технических наук). Но куда деваться, если такой компетентностью не обладаешь, а заниматься проблемами наукоемкой промышленности вдруг стало модно и выгодно? Правильно, надо этот процесс… возглавить.
Сага о Форсайте, или Невиданные обороты

ВШЭ стала одним из головных исполнителей НИР по составлению «Долгосрочного научно-технологического прогноза РФ», а конкретнее — отвечала за разработку и опробование методологии так называемого Форсайта. На этом модном слове остановлюсь подробнее.

Во-первых, это система национального стратегического планирования, при которой по любому значимому вопросу (о повороте ли северных рек, о преобразовании милиции в полицию или о полете на Марс) учитывается, по возможности, большее число аспектов и заинтересованных сторон. Возьму для примера свою родную отрасль. О будущем авиации необходимо говорить не только с авиастроителями и авиаперевозчиками (хотя с ними — бесспорно, в первую очередь), но и с представителями других отраслей промышленности (с металлургами и химиками, от которых зависит появление новых материалов, с производителями электроники — поставщиками приборов, и т.п.) и транспорта (ведь гражданская авиация конкурирует и, между прочим, сотрудничает с железными дорогами, автобусным транспортом и т.п.). С региональными властями (воздушный транспорт позволит улучшить транспортное обслуживание), с топливно-энергетическим комплексом (сколько будет стоить топливо, сколько его будет добываться в будущем, будут ли доступны новые виды топлива). Не останется в стороне и система образования (чему и кого учить, в каком примерно количестве). И даже тех, кто не будет летать на самолетах или выпускать их, авиация касается (с экологической точки зрения, да хотя бы и потому, что аэропорты занимают очень существенные площади в населенных районах). Понятно, что «утрясти» всю эту сложную систему взаимосвязей «за один проход» не удастся — процедура проходит в несколько итераций.

Во-вторых, в рамках этой системы планы разрабатываются с участием тех, кому их предстоит выполнять, что повышает шансы их успешной реализации. Меньше риск принятия заведомо невыполнимых планов. К тому же, если ты сам приложил руку к разработке стратегии — выполнять ее будешь совсем с другим настроением, чем, если бы тебе ее «спустили сверху». Т.е. это система демократичная, позволяющая учесть мнения и интересы широкого круга лиц. В то же время, демократизм не отменяет профессионализма. И, например, с главой муниципалитета уместнее обсуждать проблемы землеотвода под аэропорт или улучшения транспортного обслуживания населения, а не жаропрочные покрытия турбинных лопаток.

Однако в «русском Форсайте» были извращены все вышеперечисленные принципы. О качестве этой работы, а также о маленьких хитростях ее организации подробно рассказано в газете «Троицкий вариант»[23]. Пересказывать не буду — это все равно, что пересказывать стихи в прозе. Если кратко — мнения высказываются экспертами, подбор которых произволен и непрозрачен, чья компетентность в отраслевых проблемах, мягко выражаясь, нуждается в дополнительном обосновании (причем, глупо требовать в обоснование этих мнений каких-то строгих расчетов, моделей и методик). Качество получившегося «документа» таково, что возникает вопрос — неужели из десятков миллионов рублей, выделенных на эту работу, не нашлось нескольких десятков тысяч на вычитку одним грамотным редактором? Судьбоносные решения принимаются в узком кругу начальников — настолько узком, что ведущие ученые отрасли и руководители предприятий потом удивленно спрашивают друг друга: «не знаешь, кто это придумал?» Что уж говорить о реалистичности этих планов… И, в довесок, хотя в этой области ВШЭ официально работает на конкурсной основе, получается это у нее так здорово (из 19 лотов — 19 выигрышей), что объяснение может быть только одно. Подавляющее интеллектуальное превосходство над всей остальной страной. Все стесняюсь спросить: а им не скучно с нами вообще?

Ну, к тому, что наши реформаторы, на словах ратуя за демократию, на деле всегда силой загоняют нас, неразумных, в светлое будущее, мы привыкли. Яркий пример — ЕГЭ: вряд ли это новшество, будь оно вынесено на широкое обсуждение, поддержала бы хоть одна заинтересованная группа — школьные учителя, вузовские преподаватели, родители абитуриентов. Обычно недемократичный характер оправдывается именно профессионализмом «просвещенного диктатора» — дескать, выработка сложных решений не может быть уделом плебса.

Расскажу о тех чудесах профессионализма, которые я вижу в разработке стратегий и программ развития наукоемкой промышленности. В этом году мне попал в руки рабочий вариант новой редакции… скажем так, одного из основополагающих документов, определяющих будущее нашего авиастроения (сам этот документ несекретен, его действующая редакция висит на сайте Министерства промышленности и торговли РФ). Первое, что бросилось в глаза — слово «широкофизюляжный» (самолет, естественно). Подумал — надо же, какая забавная опечатка, сразу в двух буквах! Но когда я увидел такое же написание слова «широкофюзеляжный» по всему документу, наряду с прочими грамматическими ошибками в отраслевых терминах (хотя и не только в них), стало ясно, что для авторов авиастроение — «такой же бизнес, как и любой другой». Авторы обещали «инновационные принципы организации бизнеса» в авиастроении. Но самая инновационная деталь, которую я и мои коллеги в ведущих отраслевых НИИ и вузах нашли в этом документе — то, что теперь стандартные этапы развития любого проекта, такие, как выпуск рабочей конструкторской документации на изделие, прохождение макетной комиссии, первый вылет и т.п. — именуются на западный манер: Gate 1, Gate 2, Gate 3… Можно сказать, что это — символическая иллюстрация всей нашей «инновационной модернизации»: модными англицизмами подменить суть дела, в котором не разбираешься. Отмечу еще одну символическую деталь: как известно, после Уотергейтского скандала в США это словечко, «гейт», стало нарицательным, и обозначает позорище в особо крупных размерах…

Аналогичная ситуация и с другими основополагающими программными документами, определяющими будущее отрасли. Да, они абсолютно открыто представлены на сайте Минпромторга, но попробуйте выяснить их авторство! Только неофициальным путем мне удалось выяснить, какие консалтинговые фирмы (!) генерировали сии «интеллектуальные продукты». У этих фирм нет сайтов. Их сотрудники не отметились доступными научными трудами по экономике нашей отрасли. Как именно они получили заказы на выполнение этих работ — лучше не задумываться. Проще говоря, почти никто не знает, кому, и на каком основании была доверена разработка программ развития одной из ведущих отраслей наукоемкой промышленности (а заодно — и оборонно-промышленного комплекса) России. Особо подчеркну дикость ситуации: сам результат работы совершенно несекретен, все эти концепции и стратегии обнародуются профильными министерствами. А вот разработчиков (тем более, критерии их выбора) не увидеть! Хотя даже для выполнения суперсекретных по своему содержанию оборонных заказов объявляются вполне открытые конкурсы, ход которых активно обсуждается в прессе и в обществе. И, например, все желающие в США могли проследить, как союз фирм Lokheed, Boeing и General Dynamics выиграл у Nortrop и McDonell Douglas конкурс на создание истребителя пятого поколения, ныне известного как F-22 Raptor. При всем том, что самолет содержит массу деталей и узлов, сам факт наличия которых засекречен. Но фирмы-участники — вот они, на виду!

Ну да ладно — какая разница, какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей! Но увы, мне (как и моим коллегам — например, ученым ЦАГИ, преподавателям МАИ и МФТИ) не удалось познакомиться с методическим обоснованием всех этих программ и стратегий. Структурные изменения (образование Объединенной авиастроительной компании и др.), в лучшем случае, оправдываются туманными ссылками на «мировой опыт», который интерпретируется так, как это нужно в данный момент. С экономической точки зрения, мне до сих пор совершенно неясно, почему механическое объединение всех российских авиастроительных заводов и КБ в «один большой малохудожественный театр» приведет к процветанию отрасли? Как показывает уже накопленный опыт реальной работы, порядка и ответственности больше не стало; не произошло даже обещанного устранения конкуренции между российскими авиастроителями — просто теперь конфликты из открытых перешли в разряд подковерных. Хотя и прорываются время от времени «из-под ковра» скандалами на всю Россию и даже на весь мир[24].

Еще хуже обстоит дело с продуктовой программой, определяющей, сколько и чего будет производиться (причем, озаботились ею уже после структурных перестановок — правильно, ведь главное — кресла поделить и таблички повесить, а что выпускать собираемся — дело десятое). На основе каких прогнозов планируется продать те или иные количества перспективных российских самолетов (а эти количества варьируют в зависимости от того, кто является основным адресатом того или иного документа)? Какие основания полагать, что их купят? Почему выбраны именно те, а не иные значения их технико-экономических параметров? Расчетов, обосновывающих эти цифры, моделей и методик, по которым они выполнялись, не найти. Как не найти в научной печати (хоть российской, хоть зарубежной) работ авторов этих концепций, стратегий и программ. Т.е. даже не знаешь, что критиковать… Ту же песенку про нанотехнологии еще долго можно цитировать применительно ко многим другим отраслям:

Отчего не видать результата пока,
И все цифры — ого! — как одна, «с потолка»…[25]

По крайней мере, наши исследования и расчеты[26] порой приводят к совершенно иным выводам и рекомендациям. Говорю это, чтобы подчеркнуть: позитивная альтернатива принятым «стратегиям» и «концепциям» есть, и в авиастроении, и во многих других отраслях, несмотря на упадок отраслевой экономической науки (а с чего ей расцветать, если ее никто уже не слушает?).

Коллеги не раз мне говорили — а ты не боишься вот так выносить сор из избы? Боюсь. Даже сами по себе заказы на подобное «экспертно-аналитическое обеспечение государственного управления» (так это, оказывается, называется официально) приносят нужным людям доходы на уровне десятков миллионов рублей в год (на душу), а речь в соответствующих документах идет о выделении сумм порядка десятков миллиардов рублей, и это только по нашей отрасли. В этой сфере играют в серьезные игры[27]. Но еще больше я боюсь того, что отрасль окончательно развалится при нашем попустительстве. «Универсалы», понятное дело, так же легко упорхнут в другие отрасли, а вот мне как-то жалко терять свои профессиональные компетенции. Да и работать хотелось бы на родине.

Понимаю, что кому-то мой рассказ навеял известное двустишие:

И всё сводилось к одному:
Отдайте мне, а не ему!

Ведь читатели могут подумать: дескать, автору не досталось от экспертно-аналитического «пирога» — вот и бесится, завидует. Спешу успокоить: достается — и мне, и некоторым моим коллегам. О том, как с барского стола крошки падают и грамотным добросовестным исполнителям, неплохо описано в фельетоне «Я б в писатели пошел…»[28]. Сказка — ложь, да в ней — намек… Кто-то ведь должен исправлять «широкофизюляжные» шедевры перед их опубликованием, и давать хоть какое-то научное обоснование (кстати, иногда дозволено писать хотя бы и разгромную критику — учитывать ее в итоговом документе необязательно, зато можно потом честно сказать: «решения приняты на основе всестороннего научного анализа»). При этом я могу успокаивать свою совесть тем, что порученную мне работу выполнил аккуратно, хотя спасут ли добротные пуговицы дрянной костюм — вопрос дискуссионный. Кроме того, мне доводилось не раз выполнять конкретные промышленные заказы фирм (в т.ч. зарубежных), которые, в отличие от нашего бесконечно богатого государства, хотят получить не наукообразные размышлизмы, а реально работающий метод, от которого зависят их доходы и расходы.

Так что лично мне работы хватает — скорее, не хватает времени ответить на все предложения. Но псевдоэксперты приносят лично мне вред в двух отношениях.

Во-первых, повторюсь, все-таки именно им поручается выработка наиболее принципиальных решений (или они уже выработаны наверху волюнтаристским образом, и остается их «обосновать»?). Профессионалов же подключают для решения частных вопросов, но только в рамках уже определенной «генеральной линии». Зачастую ведущей в никуда.

Во-вторых, они наносят непоправимый ущерб репутации экономической и управленческой науки. Вполне заслуженное этими «экспертами» презрение в среде отраслевых ученых, инженеров, рабочих, организаторов производства переносится, в том числе, и на меня (поскольку «эксперты» сами на предприятия — ни ногой: как я уже говорил, копаться в отраслевой конкретике — ниже достоинства «продвинутого экономиста»). Не раз уже на моем родном факультете МФТИ в Жуковском, где преподают ведущие ученые ЦАГИ, ЛИИ, ЦИАМ, мне приходилось оправдываться — дескать, я так же, как и вы, отношусь к этим «концепциям» и «стратегиям», и профессиональных отраслевых экономистов, так же, как и вас, инженеров, не спрашивали. И что я могу ответить, когда профессор-аэродинамик возмущенно спрашивает меня: с какой стати в наших «новых» авиастроительных компаниях в отделе аэродинамики — десяток человек, и самый опытный из них (между прочим, сертифицированный пользователь современных зарубежных расчетных программ) зарабатывает 25–30 тысяч рублей, а в отделе маркетинга — под сотню сотрудников, и вчерашний студент приходит на стартовую зарплату в 60–70 тысяч? Я и рад бы ответить, что эти самые маркетологи обеспечивают заказами тех самых аэродинамиков (и в этом случае считать деньги в чужих карманах было бы неправильно), но, увы, понимаю, что это не так. Ничего эти маркетологи на рынке пока не продали, а все деньги выделяются исключительно из бюджета. И по их распределению легко догадаться о приоритетах…

Сложившееся при активном участии «экономистов новой генерации» негативное отношение к экономической науке в нашей промышленности — это сильнейший удар по ее, промышленности, будущему. В норме инженер должен воспринимать отраслевого экономиста как ближайшего и необходимого коллегу, соучастника создания новой техники. Именно отраслевая экономическая наука позволяет сформировать обоснованные требования к перспективному изделию, грамотно выбрать направления прикладных исследований, предсказывать долгосрочные системные риски развития отрасли. Но у меня, честно говоря, язык не поворачивается говорить эти правильные слова своим коллегам-технарям после того, что мы видим в работах «экономистов», посвященных хайтеку.

Во ВШЭ издается специальный журнал «Форсайт» (между прочим, включенный в перечень ВАК), посвященный описанной методике стратегического планирования, и содержащий, надо понимать, примеры ее применения в различных отраслях и странах. Мог ли я пропустить опубликованную там статью с многообещающим названием «Авиация будущего»[29]? Тем более, что со студентами и аспирантами МФТИ мы как раз завершили цикл работ, посвященных экономическому анализу будущего гражданской авиации и авиастроения[30] (подчеркну: исключительно в инициативном порядке, работая за интерес и даже вкладывая свои средства, например, в книгоиздание. Хотя мне казалось, что именно такой экономикой, в первую очередь, и следует заниматься в нашем вузе и подобных ему). Но напрасно я ожидал увидеть там, хотя бы в обзорном виде, ответы на следующие вопросы:

• есть ли социально-экономические и технико-экономические предпосылки достижения массовой доступности авиатранспорта (а сейчас он является элитным — летает лишь около 10% населения России и примерно столько же — в мире, и в основном, это население стран «золотого миллиарда»)?

• если даже авиаперевозки станут доступными большинству населения, не приведет ли это к экологическому и энергетическому коллапсу (экологам давно известно[31], что, если бы, например, весь мир принял стандарты потребления населения Калифорнии, ресурсов планеты хватило бы на несколько месяцев)? И если такая опасность реальна, как с ней бороться?

• следует ли российскому авиастроению ориентироваться на конкуренцию с ведущими мировыми производителями в прочно занятой ими и узкой нише (той самой, что обслуживает от силы 10% населения), и, если да, то в каких сегментах? Или же попробовать создать «авиацию для России» (а какой она должна быть?), чтобы инновационное развитие отрасли помогало решать насущные социально-экономические проблемы страны?

Я думаю, что широкому кругу читателей эти вопросы не покажутся скучными и узкоспециальными. Потому что в экономике нашей отрасли как в капле воды отражаются фундаментальные проблемы мирового экономического развития. И, замечу, если нет научно обоснованных ответов на эти вопросы — никакой «стратегии развития отрасли», на самом деле, тоже нет.

Конечно, таких вопросов в статье даже не ставилось. Максимум — «новости» о планах запуска в серийное производство моделей, разработанных в прошлом веке (это важно, но все же, к «авиации будущего» не относится), да надерганные из газет и с новостных сайтов сведения о тех или иных, в основном, зарубежных перспективных разработках, летающих «быстрее, выше, сильнее». Следует ли судить о перспективах автомобилестроения по Формуле-1 — дискуссионный вопрос… Очень политически своевременные выводы о необходимости повсеместного внедрения нанотехнологий в авиастроении. Системного экономического анализа будущего авиации я там не увидел (а очень хотелось, поскольку именно этим я и занимаюсь со своими учениками и коллегами). Зато здорово обогатил свою техническую эрудицию. Например, прочел, что

«прямоточный двигатель, установленный на экспериментальном гиперзвуковом летательном аппарате NASA X-43A, благодаря использованию водородного топлива способен разгоняться до оборотов, недостижимых для других типов двигателей»,

и т.п. Поясню, уважаемый читатель: прямоточные реактивные двигатели, за исключением двигателей комбинированных схем, не имеют вращающихся частей[32]. Т.е. написанное напоминает бородатую шутку про авианосец, достигший невиданных для корабля этого класса глубин. В любом случае, прямоточный двигатель хорош не тем, что достигает невиданных оборотов, а тем, что позволяет достичь скоростей, во много раз превышающих скорость звука.

В итоге среди инженеров, ученых естественных и технических отраслей, предпринимателей — т.е. тех, кому и предстоит заниматься инновациями на практике — слово «Форсайт» стало чуть ли не ругательным. А зря — штука хорошая. Конечно, винить авторов данной статьи (и многих других) не в чем — они жертвы намеренно насаждаемого, в т.ч. через систему «передового» экономического образования, стереотипа. Гласящего, что любая отрасль — «такой же бизнес, как и любой другой». При этом, что интересно, у таких «экономистов-универсалов» создают ощущение компетентности, посвященности в отраслевые проблемы. Т.н. «деловая пресса», авторитетная среди наших офисных работников, сейчас активно публикует материалы, в т.ч. посвященные наукоемкой промышленности. Новости бывают, в основном, такого типа: например, двигателестроительный завод Х перешел под контроль компании Y, аффилированной с финансово-промышленной группой олигарха Z, а директор ракетостроительной корпорации N на собрании акционеров сумел ввести в совет директоров еще двух своих сторонников. Только нужно понимать, что описанные новости имеют к экономике этих отраслей ровно такое же отношение, как публикуемые в «желтой прессе» известия о беременности оперной дивы и о попадании в околоток известного дирижера — к музыкальному искусству. Но эти самые «аналитики», «эксперты» и т.п., насытившись такой информацией, и в самом деле начинают думать, что они разбираются в экономике двигателестроения или ракетостроения.

Не только термин «Форсайт» стал ругательным. Вообще, немало хороших слов — демократия, либерализм и т.п. — было безнадежно опошлено в России их реализацией «на местности». А такие слова, как «аналитик», «эксперт» и т.п., уже давно стали синонимами агрессивного невежества, поверхностности суждений, высокомерия по отношению к этим «отсталым» технарям, которым эксперт несет свет передовых знаний. Процитирую ехидное замечание по поводу «экспертов» из другой (хотя и близкой) области[33]:

«Безусловно, Александр Храмчихин знает о баллистических ракетах гораздо больше, чем академик РАН, доктор технических наук, заслуженный изобретатель СССР Юрий Соломонов, прошедший все карьерные ступени МИТа (Московского института теплотехники — В.К.) — от простого инженера до генерального конструктора и директора института. Так же, как наверняка все знает об армии никогда в ней не служивший “военный эксперт” Павел Фельгенгауэр (биолог по образованию)».

Как нетрудно догадаться, речь шла о причинах неудачных пусков ракеты «Булава» и перспективах развития данного проекта. А упомянутые «эксперты» высказывали на сей счет очень категоричные мнения. И хотя политическое кредо цитируемого автора (националистическо-монархическое) мне не близко, в данном случае признаю — лучше не скажешь. На протяжении почти двух десятилетий целенаправленная пропаганда укрепляла любого желающего в уверенности, что он как «интересующийся» в свободное время определенной темой, понимает в ней побольше, чем профессионалы, которые — подумаешь, насмешили! — получили фундаментальное образование и отдали своему делу десятки лет жизни. И еще неясно, что сильнее разрушает отечественные образование и науку — пресловутый ЕГЭ или такое методичное воспитание неуважения к Знанию.

Итак, с одной стороны, наши «флагманы» никогда не занимались серьезно экономикой наукоемких отраслей промышленности — и потому, что не обладают необходимой для этого квалификацией, и потому, что вообще не признают какой-либо отраслевой экономической специфики. С другой стороны, вдруг активно занялись (с ожидаемыми результатами) прогнозированием и планированием развития этих отраслей — а чего же не заняться, если за это теперь платят даже больше, чем за панегирики «свободному рынку». С одной стороны, они ратуют за конкуренцию и прозрачность — а с другой, не прочь застолбить за собой монопольное право без всяких конкурсов выполнять важнейшие разработки в интересах государства и ключевых отраслей экономики. Как говорится, «друзьям — всё, врагам — закон», причем, написанный нами же. Иногда кажется, что наши «флагманы» перестали стесняться этого принципа. Казалось бы, всем известно, что ЕГЭ — почти исключительно детище идеологов образовательных реформ из ВШЭ. Но вот что мы читаем в интервью С. Ландо, декана одного из факультетов этого вуза[34]:

«…я считаю, что приема по результатам ЕГЭ вообще не должно быть. Это часть американской модели образования, другие части которой у нас отсутствуют и нереализуемы в принципе (я сейчас не касаюсь вопроса о том, подходит ли для нас сама эта модель). Альтернативой ей может служить модель поступления, реализуемая в ГУ-ВШЭ. В её основе лежит проведение прозрачных вступительных экзаменов».

Вот это да! Выходит, ЕГЭ — это для прочих. Для плебса. Для всяких там «физтехов», «бауманцев» и т.п. А у нас во ВШЭ — «альтернативная модель поступления».

Напоследок еще раз подчеркну: я лично не имею ничего против ВШЭ и РЭШ как таковых. Понимаю, что это большие организации, в которых, между прочим, работают или учились многие мои друзья, коллеги, ученики. Неоднородные, заметим, организации — чего стоит хотя бы появление вышеупомянутого факультета математики во главе с С. Ландо, учеником Колмогорова и Арнольда (!), что отчасти объясняет его личную позицию по поводу ЕГЭ. Но я против узурпации ими ведущей роли в выработке стратегии развития российских науки, образования и наукоемкой промышленности. Набирайтесь профессионализма в специфических проблемах этих областей и честно соревнуйтесь за право участвовать в этом процессе. Кажется, именно этому учит классическая политэкономия? И уж если диктуете другим какие-то правила — придерживайтесь их, в первую очередь, сами. Как любили диссиденты говорить представителям советской власти, «соблюдайте свою конституцию!»

Владислав Клочков
scepsis.net/library/id_2962.html

В июле 2013 г. Малайзии проходил очередной, 18-й раунд переговоров о создании зоны свободной торговли на базе Транс-Тихоокеанского партнерства — ТТП. Полное название пакта, предусматривающего отмену ограничений на торговлю товарами и услугами, — Trans-Pacific Strategic Economic Partnership Agreement. По своему значение Транс-Тихоокеанского партнерства сопоставимо с создаваемой Трансатлантической зоной свободной торговли — почти 40% мирового ВВП и четверть оборота мировой торговли. Вопросы 18-го раунда включают доступ на рынки, финансовые услуги, права интеллектуальной собственности, правила происхождения товаров, защита окружающей среды, технические барьеры в торговле, инвестиции, конкурентная политика.

Предложение о создании Транс-Тихоокеанского партнерства было выдвинуто в 2003 г. тремя странами — Новой Зеландией, Сингапуром и Чили, поставившими перед собой амбициозную задачу — добиться либерализации торговли в рамках всего Азиатско-Тихоокеанского региона. К тому времени уже на протяжении ряда лет обсуждалась идея создания региональной зоны свободной торговли, однако реальных шагов сделано не было. Правда, возникновение ТТП, четвертым участником которого стал в 2005 г. Бруней — в том же году четыре страны подписали соглашение об учреждении ТПП, мало изменило это положение. В соглашении, вступившем в силу в 2006 г., было заявлено, что его участники создали, в соответствии с нормами ВТО, зону свободной торговли. Далее на протяжении двух лет новая организация практически ничем себя не проявляла.

Дело сдвинулось с мертвой точки лишь в 2008 г., когда данным проектом заинтересовались США, примеру которых вскоре последовали Австралия, Вьетнам и Перу. В 2010 г. переговоры о присоединении к ТТП начала Малайзия, в 2012 г. — Канада и Мексика, в 2013 г. — Япония. Информация о составе участников ТТП носит несколько противоречивый характер. Судя по всему, действительными участниками ТТП остаются его четыре учредителя, а остальные страны соглашение 2005 г. не подписали и ведут переговоры об условиях своего участия, а также о правилах нового торгового блока, которые, как можно ожидать, будут отличаться от установленных действующим соглашением. Иными словами, когда говорят, что такая-то страна вступила в ТТП, имеется в виду, что она присоединилась к переговорам.

Переговоры окутаны завесой тайны и, видимо, продвигаются с большими трудностями. Правда, с одной стороны, задачу несколько облегчает тот факт, что по сравнению с Дохийским раундом, число участников на порядок меньше, и отсутствует противостояние между странами Запада и быстро растущими крупными развивающимися странами, по той простой причине, что последние здесь не представлены. Понятно, что двенадцати странам легче договориться, чем 159-ти государствам. Но, с другой стороны, острота каждого отдельного вопроса от этого не уменьшается. Кроме того, некоторые участники переговоров о ТТП пытаются вынести на обсуждение те проблемы, которые им не удалось включить в повестку дня многосторонних переговоров в рамках ВТО. Эти вопросы имеют небольшие шансы на разрешение, зато у них очень большой потенциал стать причиной затягивания переговоров.

США, например, отстаивают идею, которая не нашла поддержки на Дохийском раунде: ввести порядок, при котором странe-члена ТТП можно было бы обязать поднять трудовые и экологические стандарты до определенного, «международного» уровня. Как и в Дохе, такие предложения встречают со стороны развивающихся стран более чем прохладный прием. При этом все участники критикуют США за то, что они широко используют экспортное кредитование для стимулирования экспорта продовольствия в развивающиеся страны. Сами США проводят такие кредиты по разряду помощи, в то время как их оппоненты считают их разновидностью субсидий. Данная проблема также обсуждалась на переговорах в рамках ВТО, теперь ее пытаются решить на базе Транс-Тихоокеанского партнерства.

Пример Японии, самого «молодого» участника переговоров, позволяет отчасти представить сложность и масштаб задач, стоящих перед участниками переговоров. США еще в 2012 г. выступили с инициативой пригласить Японию к участию в переговорах. Позднее Япония получила официальное приглашение, однако июльский раунд начался без ее участия. Токио обеспокоен возможным негативным влиянием присоединения к ТТП на состояние японского сельского хозяйства. В отношении аграрного сектора Япония длительное время проводит протекционистскую политику. В результате японское сельское хозяйство стало полностью зависимым от государственной поддержки и не способно к открытой конкуренции. По японским оценкам, либерализация аграрного рынка может привести к резкому, примерно на 40%, падению собственного производства основных продовольственных товаров. Понятно, что стремление сохранить поддержку аграрного сектора не встречает понимания у таких крупных игроков аграрного рынка, как США, Австралия и Новая Зеландия.

Разумеется, и в самой Японии не все желают и далее мириться с высокими ценами на продукты питания. Особенно это относится к экспортерам автомобилей, электроники и другой продукции обрабатывающей промышленности, которые были бы не прочь получить более свободный доступ на рынки других стран в обмен на либерализацию ввоза продовольственных товаров. Кстати, ведущие американские автомобилестроительные компании выступили против участия Японии в ТТП. Они опасаются конкуренции со стороны японских коллег, чьи позиции укрепились благодаря подешевевшей иене. Идет поиск компромиссных решений. Через несколько дней после начала многосторонних переговоров к ним все же присоединилась Япония.

Интересы стран региона в отношении Транс-Тихоокеанского партнерства необходимо рассматривать в контексте уже существующих или разрабатываемых интеграционных проектов. Наиболее широким количеством участников отличается АТЭС, которому, впрочем, свойственна и наименее жесткая система обязательств. Самая продвинутая в интеграционном отношении, АСЕАН, объединяет быстро растущие экономики — Бруней, Вьетнам, Индонезия, Камбоджа, Лаос, Малайзия, Мьянма, Сингапур, Таиланд, Филиппины. Обсуждается возможность его расширения за счет присоединения трех — Китай, Южная Корея, Япония, или даже шести стран — Австралия, Индия, Китай, Новая Зеландия, Южная Корея, Япония. Как мы видим, часть стран не ограничивает свое возможное участие каким-либо одним торговым блоком.

До последнего времени Китай приглашения присоединиться к переговорам не получал, хотя формально США не закрывают путь Китаю в ТТП и даже высказываются в пользу его участия. Пекин, в свою очередь, заявляет о том, что внимательно следит за переговорами. Однако, на наш взгляд вероятность его вступления в переговорный процесс в настоящее время невелика. Китайская сторона сетует на то, что в ТТП складывается режим, налагающий на участников слишком строгие обязательства. Действительно, не только Китай, но и другие страны считают неприемлемой американскую инициативу об учреждении в рамках ТТП особого суда для рассмотрения споров между транснациональными корпорациями и правительствами. То же относится к упомянутым выше предложениям о введении международных экологических и трудовых стандартов.

На наш взгляд, все это, безусловно, важные, но не решающие вопросы. При желании их можно обсуждать. Дело в другом. На данном этапе Китай сосредоточился на перспективе расширения АСЕАН. По своей экономической мощи АСЕАН+6 вполне сравним с ТТП: первый блок уступает второму по размеру ВВП, но зато лидирует по объему торговли. Для Пекина АСЕАН+6 представляет такой же способ консолидации своих позиций в регионе. Аналогично, США, которые изначально рассматривали ТТП как средство укрепления своего положения в АТР, пошатнувшегося как раз вследствие усиления Китая. В то же время, следует подчеркнуть, что подход к данному вопросу с позиций противостояния двух соперников, не является единственно возможным. Часть американских аналитиков рассматривает участие КНР в новом торговом блоке как способ обеспечить, что Пекин будет следовать правилам и принципам, сложившимся под влиянием США и их партнеров из развитых стран.

Присоединение Китая к переговорам по ТТП, вероятно, подтолкнуло бы других возможных участников, и фактически означало бы создание зоны свободной торговли в рамках всего региона. На наш взгляд, при всей привлекательности этой идеи, перспективы ее реализации весьма туманны. Объединение США и КНР в рамках одного регионального экономического блока могло бы состояться при условии наличия оснований для более тесного стратегического сближения. Пока такие основания не просматриваются, в том числе вследствие различий во внутриполитическом устройстве этих стран. Приходится констатировать, что на данном этапе речь идет все же об использовании торгово-политических инструментов в борьбе за региональное лидерство.

Исход этой борьбы будет во многом зависеть от того, сумеют ли ведущие игроки заинтересовать остальных участников. Отношение стран региона к амбициям двух претендентов довольно сдержанное. Необходимость выбора между двумя гигантами, и перспектива возможного доминирования одного из них воодушевляет далеко не всех. Правда, в ходе борьбы за лидерство открывается некоторое пространство для маневра. Некоторые страны, как мы видим, его уже используют, участвуя в переговорах сразу по нескольким направлениям.

Россия пока в стороне. Такая выжидательная позиция проистекает, видимо, из общей неопределенности в отношении своих стратегических перспектив. Впрочем, российские газ и нефть купят и без ТТП, а для того, чтобы появилась возможность предлагать другую продукцию, нужно, чтобы изменились условия экономической деятельности не столько на мировом или региональных рынках, сколько в самой России.

«Сложно комментировать встречу Дмитрия Медведева и Барака Обамы хотя бы потому, что оба этих политика на второй срок президентства уже не пойдут. Все их договоренности доживут ровно до конца президентских сроков, а следующие президенты России и США могут отказаться от них. Поэтому если на этой встрече и были достигнуты какие-то договоренности, то это договоренности людей, которые знают, что выполнять их им уже не придется. Они могут говорить, что угодно и делать любые заявления, совершенно точно зная, что люди, которые возглавят США и Россию после них, дезавуируют эти заявления», — заявила в интервью «Русской народной линии» доктор политических наук, руководитель Центра евроатлантических исследований Дипломатической академии МИД России, профессор РГГУ Анастасия Митрофанова, комментируя итоги встречи президента Росси Дмитрия Медведева с президентом США Бараком Обама, состоявшейся на полях форума АТЭС в Гонолулу.

«Особых «прорывов» за последнее время в российско-американских отношениях не произошло, — считает эксперт, — за исключением договора об СНВ, который является больше наследием холодной войны, чем событием, непосредственно относящимся к современности. От СССР России досталась слишком большая военная мощь, которую США постепенно сводит к минимальным размерам. Следует обратить внимание, что главный вопрос — размещение ПРО в Европе — решен не был, и в обозримом будущем не будет. Поправка Джексона — Вэника пока не отменена: Обама всего лишь обещал поставить этот вопрос перед Конгрессом, где сидят все те же антикоммунисты и русофобы (в США это примерно одно и то же), которые ее когда-то одобрили».

Отметим, что в ходе форума Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) президент США Барак Обама объявил о достижении рамочного соглашения о Транстихоокеанском партнерстве, передает РБК. «Нам предстоит работа над деталями, однако можно с уверенность сказать, что конечная цель по созданию единой торговой зоны, включающей 9 государств, будет достигнута», — заявил глава Белого дома. Сейчас Транстихоокеанское партнерство объединяет четыре страны — Бруней, Новая Зеландия, Сингапур и Чили. Когда достигнутое сегодня рамочное соглашение будет окончательно доработано, список стран — участниц торгового пакта пополнится Австралией, Вьетнамом, Малайзией, Перу и США. По словам Б.Обамы, создание подобной торговой зоны приведет к увеличению американского экспорта и поспособствует созданию рабочих мест, что на данный момент является приоритетом политики США. В Транстихоокеанское партнерство не были приглашены Россия и Китай. Со своей стороны премьер-министр Японии Есихико Нода обратился к США с официальным запросом о присоединении к Транстихоокеанскому партнерству. Обама ответил одобрением на запрос Ноды и предложил продолжить обсуждение данного вопроса на ближайших переговорах.

Президент России Дмитрий Медведев так прокомментировал инициативу США по созданию Транстихоокеанского партнерства: «Я пока не очень понимаю, что получится из транстихоокеанского партнёрства. Когда оно заработает и принесёт свои плоды, тогда я скажу, что этот клуб стал для нас интересным, и тогда можно думать о том, хорошо ли, что мы отсутствуем в нём, или плохо. Пока это только проект. Хотя проект небезынтересный, вне всякого сомнения. Поживём увидим», сообщает сайт Кремля.

«Что касается инициативы по созданию Транстихоокеанского партнерства, — продолжила Анастасия Митрофанова, — то надо учитывать, что для США крайне важно сохранять контроль над зоной Тихого океана. Для этого они после второй мировой войны создали целую систему многосторонних военных соглашений, которая включает несколько крупных организаций типа АСЕАН, АНЗЮС, СЕАТО, двусторонние соглашения с Японией, Южной Кореей. Это сложная система гарантий, которая обеспечивает постоянное присутствие Америки в этом регионе и окружает Россию и Китай кольцом американских сателлитов».

По словам эксперта, «когда распался биполярный мир, у США появились опасения, что они могут потерять тихоокеанскую зону, поскольку -под предлогом того, что СССР больше опасности не представляет, государства этой зоны могут попросить США убраться оттуда. Тогда Соединенные Штаты начали создавать несколько иную систему, которая больше является экономической, чем военной. В частности, Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество (АТЭС) было создано как один из инструментов сохранения Тихого океана в зоне влияния США. Естественно, что Америка не заинтересована в том, чтобы Россия или Китай серьезно участвовали в этих инициативах, поэтому они будут продолжать что-то создавать с целью контроля над регионом».

«В АТЭС входит огромное количество стран: весь Евросоюз, Индия, Китай, Россия, Чили… Это сверхсистема, в которую официально входят не государства, а «экономики». Формально АТЭС — не межгосударственная организация, туда входит Тайвань, который государством не является. У США остается заинтересованность, во-первых, в создании именно межгосударственной организации, во-вторых, в создании организации не чисто экономической, а занимающейся и вопросами безопасности, и, в-третьих, в создании организации, в которой не будут участвовать Россия и Китай. Поэтому Транстихоокеанское партнерство — это не дублер АТЭС, а нормальное продолжение американской политики по сохранению контроля над Тихоокеанской зоной. Президент России Дмитрий Медведев прав насчет того, что пока нет никакой ясности, что собой будет представлять Транстихоокеанское партнерство. Это неудивительно, ведь такой организации пока не существует», — заключила Анастасия Митрофанова.

06/05/2013

На предварительных консультациях с США 12 апреля было принято решение, что Япония должна будет участвовать в переговорах по ТТП (Транс-Тихоокеанскому партнерству).

Получается, что Япония сможет присоединиться к переговорам в июле, если, помимо одобрения американского парламента, вступление будет согласовано оставшимися четырьмя из 11-ти стран, входящих в ТТП, среди которых — Канада и Австралия.

На японско-американских консультациях было определено, что параллельно переговорам по ТТП Япония и США приступят к обсуждению по таким беспошлинным сферам, как страхование и государственные закупки, а также интеллектуальная собственность. Кроме того, ожидается окончательная отмена таможенных пошлин в автомобильной сфере, в которой у США всегда были свои интересы, однако это событие всячески откладывается и, возможно, что в самом худшем случае отмена пошлин произойдет только через 10 лет.

Две точки зрения по масштабным уступкам

И на встрече глав государств с президентом Обамой в феврале, и при подтверждении участия в переговорах по ТТП в марте правительство Абэ продолжает продвигаться в направлении вступления в ТТП. Однако по сельскому хозяйству, которое является сферой интересов Японии, правительство не заходит далее повторения фразы: «Для Японии некоторые виды сельскохозяйственной продукции являются очень чувствительной областью».

16 апреля на собрании, открытом Либерально-демократической партией, с одной стороны раздавалась критика результатов консультаций с США: «Слишком много уступок при вступлении (в ТТП)», «Неужели вы забыли о том, что нужно защищать сельское хозяйство?», с другой — была и положительная оценка: «Департамент экономики, промышленности и сельского хозяйства имеет много козырей на руках. Позиции Японии далеко не такие шаткие» (представитель ЛДПЯ по ТТП Коя Нисикава).

Министр по экономическому восстановлению Акира Амири, курирующий проблему ТТП, на пресс-конференции 12 апреля в ответ на вопрос о том, заплачены ли уже высокие вступительные взносы, ответил: «Скоро, но без этого нельзя обойтись, ведь сумма находится в пределах допустимого».

ТТП начиналось с четырех стран-участниц, в 2009 году в соглашение вступили США. Можно рассматривать вопрос по мере последующего продвижения переговоров, но нельзя отрицать, что такие высокие вступительные взносы для Японии были определены в результате ее более позднего вступления в переговоры.

Куда же зайдут предстоящие переговоры? На самом деле подробности обсуждения неизвестны на данном этапе, когда Япония еще не вступила в переговоры, например, что конкретно решается по каждой сфере взаимодействия.

Хотя самым большим камнем преткновения для политиков является все-таки сельское хозяйство. Согласно прогнозу влияния вступления в соглашение, представленном в марте, оборот сельского хозяйства, оценивающийся на данный момент в 7,1 триллионов иен, сократится примерно на 3 триллиона иен — главным образом за счет сокращения внутреннего производства риса, свинины и говядины. Основная причина в том, что произойдет вытеснение более дорогих продуктов сельского хозяйства Японии более дешевым импортом, за счет чего и произойдет упадок внутреннего производства.

Центральный союз сельскохозяйственных кооперативов Японии непоколебим в своей позиции: «Мы просто не можем согласиться. Мы будем всячески выражать свое несогласие». Однако даже сельскохозяйственные круги не выступают единым фронтом, раздаются и другие мнения: «Вступление в ТТП поможет справиться с проблемами, вызванными старением общества и нехваткой рабочих рук, стать поводом для реформ в структуре сельского хозяйства».

Под сельским хозяйством, прежде всего, имеются в виду пять традиционных областей (рис, пшеница, говядина-свинина, молочные продукты, сахар), в которых сильно выделяется степень развития бизнес-среды и эффективности производства.

Например, возьмем производство свинины. По всей стране насчитывается примерно 6 тысяч свиноферм. По сравнению с тем же производством риса это самая крупная и высокоэффективная отрасль сельского хозяйства с мегафермами в несколько десятков тысяч голов скота. Председатель союза свиноферм С. Сидзава считает: «Если мы будем участвовать в ТТП, то для того, чтобы конкурировать с промышленниками из других стран, мы должны будем ослабить высокие стандарты кормов и убоя».

Даже в рисовой отрасли раздаются мнения представителей ресторанного бизнеса и производителей готовой еды, которые потребляют до одной трети от общего объема производства риса в 8 миллионов тонн: «Сколько бы ни было шумихи по поводу ТПП, нельзя, чтобы снижалось основное потребление внутри страны. Мы должны развивать производство риса в стране, чтобы соответствовать запросам потребителя, увеличив объемы и понизив себестоимость» (заместитель директора Ассоциации риса К. Фукуда).

Центральный союз сельскохозяйственных кооперативов не смог помешать движению правительства Абэ в сторону вступления в ТТП, он потерял свою былую политическую силу. Возможно, это и есть момент истины для самого существования союза, который отвечает за политику в сельском хозяйстве, перед выборами в верхнюю палату парламента, которые планируются в июле этого года.

Что будет после вступления в ТТП

На выборах этим летом сельскохозяйственные круги планируют выдвинуть в качестве кандидата от своей организации победившего на прошлых выборах члена парламента Т. Ямада. Шесть лет назад Ямада набрал примерно 450 тысяч голосов. Однако «Сейчас союз не сможет набрать такое количество голосов. Поддержит ли Либерально-демократическая партия, которая продвигает ТТП в парламенте? Идти на выборы или увольняться – все одинаково» (служащий Министерства сельского хозяйства). Выборы в верхнюю палату парламента станут лакмусовой бумажкой, которая покажет соотношение поддержки обществом ТТП и сельского хозяйства.

В Либерально-демократической партии уже начались передвижения с учетом вступления в ТТП. На встрече партии с представителями сельского хозяйства и лесопромышленности 10 апреля лидеры промышленности обозначили свои «инстинкты»: «Прежде всего, сельское хозяйство должно сохраняться с помощью таможенных пошлин. А если сейчас пошлины будут отменены, другие государства смогут использовать это и вмешаться во внутреннюю политику страны. Кроме того, в случае если появятся продукты, которые мы не сможем сохранить, потребуется вмешательство государства, но можно бороться с этим по мере развития ситуации».

«Вступим мы в ТТП или нет, проблемы сельского хозяйства Японии останутся теми же. Мы должны обсуждать, как перестроить эту сферу, воспользовавшись ТТП как катализатором» (управляющий крупного производства риса в Ниигате). Представители сельского хозяйства, настроенные на борьбу, уже заглядывают в будущее после вступления в ТТП.

www.inosmi.ru/world/20130506/208723345.html#ixzz2hJQGrhkZ

В состав Национальной родительской ассоциации войдут общественные организации в сфере защиты материнства, отцовства, детства и семейных ценностей, а также семьи, родители, представители религиозных конфессий России, семейно-ориентированного бизнеса, СМИ, деятели науки, культуры, искусства. Ассоциация будет строиться на принципах комфортной консолидации усилий, и объединит людей, готовых «смотреть на мир глазами родителя», апеллировать к семейным ценностям и будет действовать в интересах семей с детьми.
Целью создания НРА является включение семей и широкой общественности в процесс управления государственной семейной политикой, включая реализацию инновационных подходов в таких ключевых для благополучия семьи сферах, как:
— обеспечение гарантированным, качественным и доступным жильем,
— гарантии полноценного качественного питания детей из малоимущих семей,
— преодоление дефицита мест в детских садах,
— создание информационного пространства, дружественного к семье и детям (ТВ, кино, наружная реклама, интернет и т.д.),
— создание предприятий, рабочих мест и регионов, дружественных к семье и детям,
— другие ключевые направления работы.

Ну, наконец-то! Свершилось! Так вот оно какое, счастье – создана аж целая «Национальная родительская ассоциация Российской Федерации»!

Что за мощь в каждом слове – заслушаешься!

«Национальная» — это же о наболевшем: пора, пора ощутить себя нацией, а не стадом, и вот оно – тут как тут.

Родительская – это вообще нерв времени, точка отсчёта, звук набата, призыв, объединяющий страну.

Ассоциация – значит, нашёлся, наконец, старший мудрый брат, который соберёт всех нас, сирых, убогих и бесталанных, под своё сильное крыло и поведёт к вожделенному счастью.

А вот и счастье, на бумажке прописанное, «меморандум» называется. Это вроде как рассказ о том, что завтра будет. Мечта, так сказать.

А будет у нас завтра новая жизнь – с демографическим взлётом, с «качественным улучшением представительства про-семейных сил в российском обществе и власти».

Это что ж, вроде как во власть пойдём? Ух ты!

И будет нас великое множество – «общественные организации в сфере защиты материнства, детства и семейных ценностей, а также семьи, родители, представители религиозных конфессий России, семейно-ориентированного бизнеса, СМИ, деятели науки, культуры, искусства».

И будет нам всем хорошо, потому как будем мы строить своё счастье на принципах «комфортной консолидации усилий».

Здорово! Ну и что ж, что непонятно, зато красиво-то как! А нужна для всего этого самая малость — «смотреть на мир глазами родителя» и «апеллировать к семейным ценностям». Всего-то? Ну, это мы – запросто!

И будет у нас великая цель – «включение семей и широкой общественности в процесс управления государственной семейной политикой». Ой, мы об этом только в учебниках читали – как это? Ах, ну да, конечно же – «каждая кухарка сможет…» Так это что, револю…?

Нет, конечно же, нет – тут всё более чем благонадёжно. Потому как люди собрались солидные. А почему «Меморандум» без авторства и «Ассоциация» без персоналий? Так это – исключительно из скромности организаторов.

Итак, 4 декабря 2012 г. общественные слушания в Общественной палате на тему: «Перспективы включения семейно-родительских и благотворительных организаций в процесс управления государственной семейной политикой», ставшие презентацией Национальной родительской ассоциации, открыл С.Рудов, член Общественной палаты и комиссии Межсоборного присутствия, поучаствовавший в создании скандального проекта «Позиции РПЦ по ювенальной юстиции», и передал слово Б.Альтшуллеру.

Б.Альтшулер, исключительно из нелюбви к «сиротпрому» упорно проталкивающий законы о социальном патронате и об общественном контроле за детьми, отобранными у родителей, заявил, что трудно переоценить значение создания Национальной родительской ассоциации (им же самим и придуманной, какая скромность!), что в России есть конструктивные силы, способные заняться вопросами семьи, и что создание НРА начинается с чистой страницы.

А.Комов, «представитель Всемирного конгресса семей в России и СНГ, посол Всемирного конгресса семей в ООН», поведал, что НРА должна стать «адекватным и предсказуемым партнером» в диалоге с государством по реализации Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012-2017 гг.

Е.Юрьев рассказал об опыте по повышению рождаемости в послевоенной Франции – о создании Фонда частно-государственной помощи и Ассоциации семейных сообществ Франции, которые представлены в органах власти, получают финансирование и имеют механизм влияния на политические процессы.

А дальше были ещё разные заморские гости – Белоруссия, Филиппины, США.

Американская чета – нам уже как родные: ни одно значительное мероприятие без них не обходится, повсюду – их знакомые имена.

Наверное, представляют по собственной инициативе (поскольку никто об этом не просил) реально действующую семейно-родительскую общественность, которую как раз никуда не только не приглашают, но и даже не информируют.

Итак, Герберт Краузе, «эксперт по семейной политике из Минздрава США», рассказал о деятельности просемейных НКО в США (Heritage Foundation, стратегический исследовательский институт США, Concerned Women For America), а его супруга, Дженис Краузе, Президент женской организации США «Небезразличные женщины за Америку», старший научный сотрудник Института «Beverly LaHaye» при организации «Обеспокоенные женщины за Америку» (Concerned Women for America) лидер Concerned Women For America, бывший спичрайтер Дж.Буша-ст., «описала очевидный негативный эффект на общество от процесса распада семьи».

Ах, что за милая пара: неутомимо летают по миру в неустанной заботе о семье: то на Родосе Конгресс семей устраивают, то волнуются о легализации проституции в России, то участвуют в создании национальных клонов просемейной общественности.

А всё отчего? Работа у них такая: как поведала супруга, «последние 15 лет Госдеп США пристально следит» за делами в России, ну вот они и летают.

А ведь это непросто: легко ли, будучи, как Герберт Краузе, работником Минздрава США, никогда не бывать на работе? Вот и приходится быть скромным – ни одного фото его в Интернете никто не найдёт. Человек-загадка. Но специалист, наверное, хороший – иначе не направляли бы во столько разных мест России.

Уж он-то наверняка знает, как создавать общественные структуры. Самые разные – прямые и параллельные, открытые и теневые, клоны и отражения. Наука и практика так шагнули вперёд!..

Вот и ездят самые разные специалисты по необъятным просторам, вот и учат. А что прикажете делать, когда в этой России, как обычно, всё не по правилам. Семейно-родительская общественность всё чего-то требует, с кем-то и за что-то постоянно воюет, встраиваться никуда не хочет, в ручном режиме работать отказывается.

И тут, как назло, конец года, бедная ЮНИСЕФ вот-вот соберёт чемоданы. А планы-то как? Кому выполнять?

А ведь на самом деле всё давно известно: не можешь победить – возглавь.

Рецепт прост: выбирается направление развития общественных сил, которое доставляет больше всего головной боли.

Изобретается форма, способная вместить в себя несколько реальных игроков или создать иллюзию всеообъемлемости и переполненности.

Определяется целевая группа для оказания влияния, изучаются типичные тезисы, создаются привлекательные призывы для максимально широкого охвата.

При этом нужно не забыть ключевое: обеспечить поддержку со стороны самых авторитетных общественных и государственных институтов – в России это, в первую очередь, Церковь. Затем привлечь тяжеловесов – Правительство и Президента. Ну и без Общественной палаты – никуда: это главная площадка для изменений любого рода и в любых интересах.

Понадобятся ещё деньги на СМИ, и немало – придется создать информационную кампанию. Но если не пожадничать и сделать всё правильно, то скоро все послушно будут повторять и считать, что вот это, новое – и есть самое правильное, и единственное.

Затем ещё несколько крупных мероприятий, лица руководителей «клона» в президиумах, парочка пресс-конференций, волна пресс-релизов.

Всё, сделано. Можно теперь смело сотрудничать с друзьями НРА: ООН и ее структурные подразделения, ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО, ВОЗ и пр., Совет Европы и пр. (стр.4); Координационный совет по Национальной стратегии действий в интересах детей, Уполномоченный по правам ребенка, Фонд поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, религиозные организации, бизнес-сообщество, предприятия дружественные к семье и родительству (стр.3).

И можно вовсю заботиться о «домохозяйствах» (стр.1; термин введён в Швеции для замены понятия «семья»); создавать «среду, дружественную по отношению к семье и детям» (стр.2; замечательный ювенальный маркер «изготовителя»); искать «выгоду в создании крепкой дружной семьи с детьми» (стр. 2; деньги, что ли, выделять будут тем, кто не разводится?).

И при этом – «начать с чистой страницы» (Б.Альтшуллер), как если бы до тебя здесь никого не было.

Стать «адекватным и предсказуемым партнером» (А.Комов), удобным в обращении трансформером.

И тогда будет и финансирование, и власть – как во Франции (Е.Юрьев).

Детей, правда, как всё в той же в той же Франции, у родителей по-прежнему не будет – но сейчас ведь не об этом, не правда ли?

А те организации, которые своего счастья не поняли, и мудрого «управленческого решения» (стр.6) не оценили – пусть так и сидят в своих окопах, в грязи, усталости и нищете. Посмотрим, на сколько их хватит!

Особенно, когда не слишком идейные их единомышленники переметнутся на манящий свет лампы в красивом зале, с кофе-брейком, ручками-блокнотами, бейджами и уютным объединяющим одобрям-сом.

Тем более, что получение грантовой поддержки обещано (стр.5).

А вот, кстати, и заявленьице о вступлении в НРА подготовлено и по Сети веером разослано.

Так что, все вперёд, под знамёна искусно прикрытой ювенальщины! Там какое-то время будет сытно и значительно.

Потом, правда, когда закончится щедрый грант – то, простите, уже как повезёт: поддержит Президент (не зря же обращение к нему на слушаниях приняли) – благоденствие продлится, а нет – то извините.

Впрочем, и это тоже известно: сейчас такие сценарии разворачиваются во всех сферах и со всех сторон.

Но и это пройдёт.

А честь, совесть и достоинство по-прежнему останутся.

Что бы нам там ни говорили.

Людмила Рябиченко, председатель Межрегионального общественного движения «Семья, любовь, Отечество», член Президиума ЦС движения «Народный собор»

beznazvaniya7.livejournal.com/881243.html

4 декабря в Общественной палате РФ прошли общественные слушания на тему «Перспективы включения семейно-родительских и благотворительных организаций в процесс управления государственной семейной политикой».

Открыл слушания член ОП Рудов Сергей Юрьевич и передал слово зампредседателя комиссии ОП по социальной политике и качеству жизни Альтшулеру Борису Львовичу.

Б. Альтшулер говорил о том, что трудно переоценить это событие — создание Национальной родительской ассоциации (НРА). По его словам, в этот период в детородный возраст вступают те девушки, что родились в период демографической ямы 90-ых гг. Вопрос резкого спада рождаемости становится очень актуальным. На словах поддерживая материнство, государство пока не умеет решать конкретные задачи обеспечения базовых нужд многодетных семей. Но в России есть конструктивные силы, способные заняться этими вопросами, и создание НРА начинается с чистой страницы. Б. Альтшулер заметил также, что в Меморандуме НРА много слов, но маловато конкретики.

Далее выступил Комов Алексей Юрьевич, представитель Всемирного конгресса семей в России и СНГ, посол Всемирного конкресса семей в ООН. Он сообщил, что идея создания НРА вызревала давно. На фоне острой демографической проблемы НРА призвана объединить общественность, семьи, просемейный бизнес и стать адекватным и предсказуемым партнером в диалоге с государством по реализации Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012-2017 гг.

А. Комов предложил далее выступить г-ну Герберту Краузе, эксперту по семейной политике из Минздрава США, который немного рассказал о деятельности просемейных НКО в США, их участии в формировании государственной семейной политики. По его словам, успех НКО зависит, в первую очередь,
— от профессионализма управления;
— от наличия разветвленной сети членов;
— от признания деятельности государством.
В США эффективно действуют такие организации как Heritage Foundation (стратегический исследовательский институт США), Concerned Women For America, которые тесно взаимодействуют в выработке государственной семейной политики, проводят семейный анализ законопроектов.

Далее выступления продолжила Дженис Краузе, член Concerned Women For America, бывший спичрайтер Дж.Буша-ст. Она описала очевидный негативный эффект на общество от процесса распада семьи, когда становится все больше и больше неполных семей. Распад семьи ставит под угрозу благополучное развитие общества в целом. В 1996 году в США был принят федеральный закон о защите брака. Вслед за этим 43 штата приняли также законы в защиту семьи. Эти законы, прежде всего, базируются на двух основных актах: защите морали и недискриминации при приеме на работу. Но нынешний президент Б.Обама заявил, что на федеральном уровне он не будет защищать семьи.

Кстати, эти гости успели в тот же день побывать на Форуме, посвященном вопросам легализации проституции: за и против, организованном странным Фондом «Полиция нравов» и Марией Арбатовой, и выступить в защиту нравственности и против легализации проституции.

После Дж.Краузе слово перешло г-ну Таттад, Филиппины, который передал приветствия от десятка разных просемейных организаций своей страны. Г-н Таттад отметил, что сейчас, когда в мире так растет потребительство, гедонизм, гомосексуализм, очень важно, что именно Россия борется за сохранение семейных и духовно-нравственных ценностей.

Необходимо, чтобы Россия превратилась в мировой оплот традиционных ценностей, в своеобразный маяк. Ведь речь идет не только о материальном благополучии, но и о духовных основах, об основополагающих ценностях. Мы все должны объединиться вокруг вечных ценностей человечества.

На днях президент Филиппин, действующий совместно с правительством США и Фондом Билла и Мелинды Гейтса, внес законопроект, продвигающий контрацепцию. На улицы страны вышли миллионы человек, чтобы выразить свой протест против антисемейной политики властей.

За г-ном Таттад выступила его жена и соратница Фенни Таттад, многолетняя активистка просемейных общественных организаций, выразила мнение, что деятельность общественных организаций должна быть скоординированной, что в нее нужно вовлекать семьи, молодежь и особенно женщин. Женщины в общественных организациях часто активнее мужчин. Необходимо также вовлекать религиозные организации в процесс общественно-государственных дискуссий о проблемах семьи.

Морально-нравственный релятивизм сегодня очень вреден для общества, поэтому нужно продвигать нравственные ценности. На Филиппинах католическая церковь — самая большая неправительственная организация, и она действует, исходя из интересов граждан, семей.

Владимир Грозов, председатель программы «Семья-Единение-Отечество» из Белоруссии, рассказал о положительном опыте повышения рождаемости на примере Брестской области, а также о том, что в Белоруссии создан первый в мире Общественный Совет по нравственности, в котором председательствует сам Лукашенко. Грозов также предложил свои наработанные механизмы и поддержал инициативу создания НРА.

Он говорил о необходимости внедрить семейные, нравтсвенные ценности в информационное пространство, сделать так, чтобы люди вспомнили, что семья — самое важное.

Алексей Комов добавил, что НРА — это новая платформа, которая сможет отвечать новым вызовам современности. Россия действительно сможет стать лидером в области семейных отношений и традиционных нравственных ценностей. Если инициативу поддержит Владимир Путин и МИД, то Россия сможет сплотить вокруг себя страны, готовые объединиться в новый мировой альянс на основе справедливости и общего понимания традиционных ценностей. Эта инициатива была озвучена на недавнем Форуме «Святость материнства» в Нижнем Новгороде.

Фонд Андрея Первозванного и Центр Национальной славы представили Мищенко В.А. и Велигодская В… Они говорили о том, что развитие семейной политики должно основываться на семейно-ориентированном мышлении. Сегодня же происходит подмена ценностной системы административными мероприятиями. Семейная политика должна строиться на эталоне семьи. А сегодня понятия «семья» и «брак» деградируют. Опыт последних десятилетий демонстрирует неэффективность межведомственного подхода, направленного не на семью в целом, а на отдельных ее членов. И важнейшим из приоритетов является разработка Федерального закона с концепцией семейной политики.

Ко второй части Слушаний присоединился также о. Димитрий Смирнов, который отметил, что толку в формировании семейной политики при отсутствии общественных организаций не будет. Мероприятие проведено, деньги потрачены, а толку — ноль. Поэтому нужны такие люди — психи (от греч. psyche — душа), которые кладут свою жизнь на какое-то дело. Быть в семье — это антологическое свойство человека.

Человечество состоит из семей. И если что-то будет не так, то это противоположно замыслу Божьему. В США 80% людей считают, что семья важнее прав индивидуума. И битва за семью — это битва за человечество. Наша задача — помочь неблагополучным семьям и дать семью тем, кто ее потерял. В терминах, касающихся семьи, есть много неправды. Но надо их проводить через сердце.

После представителей общественности, часть представителей которой входит в КС по реализации Нацстратегии действий в интересах детей, выступил также Юрьев Евгений Леонидович, который озвучил свою давнюю идею ориентироваться на опыт по повышению рождаемости Шарля Де Голля в послевоенной Франции. По мнению Юрьева, ключевыми решениями во Франции 60 лет назад стали создание Фонда частно-государственной помощи и Ассоциации семейных сообществ Франции. Около 17 000 членов этой Ассоциации представлены в органах власти, через них проходит любой закон, даже не касающийся напрямую интересов семьи, они получают финансирование и имеют механизм влияния на политические процессы.

Алексей Комов отметил, что выступление Юрьева об интегрировании опыта Франции является ключевым.

Далее выступали представители бизнеса в сфере производства и продажи детских товаров.

М.Боровикова, «Много деток — хорошо», выразила мнение, что сейчас родители во всех регионах объединяются против введения ювенальных законов, стихийно создают повсюду родительские комитеты.

Сергей Рыбальченко от «Деловой России», выразив восхищение идеей Б.Альтшулера о создании НРА, добавил в конце, что не стоит создавать НРА сверху и что Екатеринбургский родительский комитет уже готов начать создание НРА снизу.

Мнение наблюдателя:

Действительно, всем очевидна необходимость консолидации общественных просемейных сил России перед нависшими угрозами. И все слова, сказанные на мероприятии, звучат очень хорошо и красиво, даже слишком красиво.

Но у родительской общественности уже есть опыт того, как в ярком фантике ей подсовывают нечто отвратительное, наполненное противоположными смыслами, как, например, годами происходит с законопроектом о соцпатронате, с печально известным форсайт-проектом «Детсво-2030», другими ювенальными инициативами: слова с каждым годом становятся все лучше, реальный смысл — все хуже.

Не хочется вносить ложку дегтя в общее славословие создания НРА, но придется. У теневых авторов идеи НРА есть явный замысел создать суррогат общественного движения, удобный, управляемый, необходимый для осуществления некоторых своих целей. И в первую очередь он объединит уже существующих суррогатных общественников.

Далеко ходить не будем: к примеру, подобный суррогат может пригодиться для подписания того же самого соцпатроната или для «одобрямса» концепции государственной семейной политики, вырабатываемой в настоящий момент в мрачных недрах думского Комитета по делам семьи, женщин и детей.
Организаторы хотят соблюсти процедуру инициации создания НРА «снизу». И у них уже есть для этого упомянутый на Слушаниях Екатеринбургский городской родительский комитет, поддержавший в 2011 году форсайт-проект «Детство-2030» и активно выступающий в том же 2011 за введение в стране соцпатроната. У ЕГРК есть заявленные партнеры.

Функционирование НРА будет направлено на реализацию нескольких целей, которые преследуют ее неофициальные создатели, представляющие совершенно разные области интересов.

С одной стороны, сугубо положительным можно считать намерение исполнительного директора НРА Алексея Комова лишний раз заявить на российском и на международном уровнях позицию России как государства, поддерживающего институт традиционной семьи и традиционных духовно-нравственных ценностей, особенно если эта позиция будет явно поддержана верховной властью России. Этот шаг в результате может способствовать объединению государств, нацеленных на тот же путь развития семейной государственной политики.

Тогда не понятно, как согласуется заявленное в Меморандуме взаимодействие НРА с такими международными структурами, как ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО, ВОЗ, ЕС, ООН, проводящими явную антисемейную политику.

Цели НРА внутри страны, как декларируется, заключаются в том числе и в формировании тесных взаимоотношений с властью. НРА собирается активно участвовать в реализации Нацстратегии, навязанная Западом ювенальная суть которой прекрасно описана генеральным директором Аналитического центра «Семейная политика РФ» Павлом Парфентьевым. Понятно, что ожидать борьбы с ювенальной юстицией со стороны НРА не придется.

А не этого ли ждет настоящая, а не псевдородительская, общественность?

Безусловно, заявленное содействие защите прав семьи и традиционных нравственных ценностей во всех аспектах звучит красиво. Но встает много неудобных вопросов.

Если НРА формально пойдет по пути французской семейной ассоциации, то результатом ее создания станет внешне похожая на настоящую «карманная» общественность, завязанная на финансирование со стороны НРА. Этот симулякр общественности будет давать свои заключения и одобрямсы на законопроекты, прошедшие анализ НРА и, таким образом, представлять наше с вами общественное мнение.

Вопрос о финансировании — отдельный. И интересный, поскольку Меморандум, написанный элегантным языком Фонда поддержки семьи и демографии им. Петра и Февронии, обещает общественным организациям, помимо многих других заманчивых, но расплывчатых перспектив, в том числе и финансирование. Правило «Кто платит — тот и заказывает музыку» пока никто не отменял. Так кто же платит? Опять некомфортный вопрос, на который Меморандум и Слушания пока не озвучивали ответ.

Вопрос доверия участникам — тоже на «3» с минусом. Среди участников есть те, кто еще не запятнал себя особо сомнительной деятельностью.

Но можно допустить, что у настоящих родительских организаций России вызовет недоумение участие в создании НРА Бориса Львовича Альтшулера, члена редакционного совета журнала «Вопросы ювенальной юстиции», члена Кооординационного Совета «Гражданское общество — детям России», председателя Экспертного Совета иностранного альянса «Россия без сирот» (не путать с Федеральной программой РФ «Россия без сирот»!).

Для иллюстрации дадим комментарий хотя бы по одной из перечисленных организаций:

Общероссийский союз общественных объединений «Гражданское общество — детям России» под председательством Эллы Памфиловой занимается, среди прочего, распределением так называемых «исследовательских» грантов Рейгана-Фасцелла Национального фонда демократии NED. NED, в свою очередь, получает финансирование от USAID, Госдепартамента США.

Например, «исследовательский» грант Рейгана-Фасцелла получил чеченский террорист Ильяс Ахмадов, преступник, объявленный в международный розыск.

Не слишком ли много вопросов к сообществу, призванному встать на защиту семейных ценностей?

eugen1962.livejournal.com/121280.html

Профессиональный стандарт педагога будет первой не «бухгалтерской» реформой в образовании – эксперт
До сих пор реформа образования была «скорее бухгалтерская, чем содержательная». Введение профессионального стандарта педагога станет первым шагом в решении комплекса проблем в образовательной сфере. Об этом заявил директор Центра Образования №109 г. Москвы, председатель группы по разработке стандарта Евгений Ямбург 5 марта во время пресс-конференции »Как учить современных школьников?», передает корреспондент ИА REGNUM.

Напомним, в мае 2012 года президент РФ Владимир Путин поручил разработать профессиональные стандарты для учителей русского языка и математики. В настоящий момент речь идет уже о стандарте для учителей вне зависимости от предмета, который они ведут. Категориям, которым выделил президент, посвящены приложения к проекту. Ямбург отметил, что этот стандарт будет затрагивать и педагогов дошкольных учреждений.

По словам председателя комиссии по разработке профессионального стандарта педагога, необходимо обеспечить полную открытость при его обсуждении. В данный момент проект профстандарта опубликован на сайте Минобрнауки. Предложения и замечания к проекту можно оставить на сайте общественного совета при Министерстве и официальной странице Минобрнауки России в Живом Журнале. Обсуждениям и корректировке будет посвящен год работы, сообщил эксперт. Впоследствии будет «переходный период», во время которого стандарт будет добровольно опробован в ряде школ. «Никакого насилия», – подчеркнул Ямбург. Он полагает, что окончательно он будет принят через 3-4 года.

«Я глубоко убежден, что до сих пор у нас реальной реформы образования не было. У нас была реформа экономики образования», – сказал Ямбург. По мнению эксперта, «во всех странах, где проходили этот путь (в Германии, Сингапуре) было показано, что повышение зарплаты не ведет к повышению качества работы». При этом он согласен, что учителю нужна достойная зарплата.

Эксперт полагает, что разработка стандартов тесно связана с комплексом болевых точек в сфере образования, в первую очередь, стандарт повлияет на систему подготовки и переподготовки учителей. Ямбург напомнил, что 3 года назад были приняты новые стандарты высшего педагогического образования. По мнению Ямбурга, в нем содержатся «чудовищные вещи». Например, «по этим стандартам выпускаются учителя русского языка без права преподавания литературы, математики без информатики», – пояснил он.

В свою очередь, квалификационные требования к педагогам включают в себя «много вещей, которые превратили школу в то место, где дети мешают учителям и администрации работать с документами», полагает Ямбург. «Поэтому основная задача стандартов – вернуться к профессиональным компетенциям учителя, освободить его от всего того, что мешает работать», – подчеркнул эксперт.

На данном этапе в стандарте выделено три сферы ответственности педагога: обучение детей, их воспитание и развитие. По мнению Ямбурга, основные проблемы связаны с развивающей деятельностью. «Контингент детей будет все проблемнее», – заявил он. Чтобы обучать детей в том числе и с отклонениями, педагог должен уметь взаимодействовать с другими школьными специалистами (психологами, дефектологами, медиками), подчеркнул эксперт.

Контролировать обсуждение и реализацию, по мнению рабочей группы, должна профессиональную ассоциация, которая станет «равноправным игроком на этом поле вместе с Министерством образования», считает Ямбург. В нее помимо квалифицированных педагогов должны войти и родители, добавил он. Ориентировочно эта ассоциация будет создана в сентябре этого года.

«Стандарты всех профессий – это решение правительства России. Первыми были рестораторы и гостиничные хозяйства, мы вторые. Но стандарты будут везде», – заявил Ямбург.

17 февраля 2013, 16:18 Андрей Филимонов

Вы, может, не поверите, но я все утро просидел над текстом «Профессионального стандарта педагога», который скачал с сайта «Эха». Увы! Впечатления самые плачевные. Одно из значений слова «стандарт» – эталон, нечто шаблонное, трафаретное, не содержащее в себе ничего оригинального, творческого. В то время как предлагаемый к обсуждению Стандарт должен, по мнению авторов «Побуждать педагога к поиску нестандартных (подчеркнуто мной) решений.

Данный документ постоянно намекает на то, что «свобода лучше, чем несвобода». Пестня звучит так:

— Труд педагога должен быть избавлен от мелочной регламентации, освобожден от тотального контроля.

· Преодолеть технократический подход в оценке труда педагога.

· Обеспечить координированный рост свободы и ответственности педагога за результаты своего труда.

Вызывает усиленное мозговращение этот «координированный рост свободы»

Не хуже и припев, состоящий из таких сводящих скулы банальностей, как

— Содержание математического образования в старшей школе опирается на все математическое образование в начальной и основной школе.

– Различаются не только уровни квалификации педагогов, но и те условия, в которых они осуществляют свою профессиональную деятельность.

Речь, однако, идет о государственной школе, и уже, поэтому должно быть понятно, что государство никогда не позволит никаких таких выкрутасов со стороны ремесленников, то есть преподавателей. Само слово «стандарт» буквально кричит об этом. Государство заказчик, и, естественно, что оно контролирует выполнение своего заказа. Что, в общем-то, правильно. Это, во-первых.

Во-вторых. Оказывается, профессиональный стандарт педагога – рамочный документ, который может быть дополнен региональным стандартом, а тот, в свою очередь внутренним стандартом образовательного учреждения, на основе которого НУЖНО БУДЕТ (выделено мной) разработать и принять локальные нормативные акты.

Закончив чтение я понял – это документ хорош для проверяющих, а вовсе не для тружеников указки и мела. Если чиновники от образования хотят, чтобы рядовой школьный учитель пользовался Стандартом, он должен помещаться на листочке формата А-4, иначе это будет ПСС В.И. Ленина в количестве 56 томов, которые, по моему, никто из коммунистов так и не осилил, а ведь каждое слово Владимира Ильича – это своеобразный стандарт.

В общем, пока читал, перед глазами стоял незабвенный Евгений Моргунов в образе Бывалого и его сакраментальное: «Это несерьезно!»

www.echo.msk.ru/blog/plidurok/1013746-echo/

Кодекс учителя снаружи и внутри

Новый стандарт педагога призван вывести наше образование на международный уровень

На сайте Министерства образования и науки РФ появился проект профессионального стандарта педагога. Рабочую группу по разработке концепции и содержания стандарта возглавил Евгений Ямбург, член Общественного совета при Минобрнауки РФ, директор центра образования № 109 г. Москвы. «Труд педагога должен быть избавлен от мелочной регламентации, освобожден от тотального контроля», – сообщается в документе, регламентирующем каждый шаг и без того замученного лишним контролем школьного учителя.

Первое впечатление от прочитанного документа: как много и сколь многим учитель должен… Начало обсуждения стандарта учителя было положено еще в памятный 2010 год, нареченный властью Годом учителя. Тогда надо было как-то ударно отметить учительство. А события шли, как назло, праздничной атмосфере совсем не соответствующие.

Напомним, что в 2010 году много шума наделали истории с избиением учителей подростками. После случая с шелеховской пенсионеркой-учительницей, которую пинали на уроке физкультуры школьники-отморозки, стали раздаваться голоса учителей, что педагога надо бы как-то защитить. Но на свет появился совсем другой документ, не защищающий учителя, а обязывающий. Стандарт (впрочем, тогда его еще называли кодексом, а был он меньше по объему) учителя, как и полагается, спустили для обсуждения в массы.

И учителя резко раскритиковали его, обозвав «уголовным кодексом». «Люди, его составляющие, вообще-то имеют хоть какое-то отношение к образованию или нет? – в лоб спросили учителя тогдашнего министра образования и науки РФ Андрея Фурсенко. – Интересно, какого такого учителя имели в виду составители стандарта, когда писали следующее: «Учитель не должен использовать «в личных целях» телефон и компьютер, требовать дополнительного вознаграждения за свою работу и распространять сплетни»?

Нынешний стандарт учел уроки прошлого, но не настолько, чтобы окончательно отмежеваться от предшественника. Так что это вообще – тотальный контроль над каждым учителем? Или все сделано всего лишь для удобства проверяющих чиновников?

Введение стандарта после пилотной фазы предполагается с 1 сентября 2014 года. Ответственность за внедрение проекта предполагается возложить на еще не созданную общественную ассоциацию «Профессиональный стандарт учителя-2013». Как говорится в преамбуле документа, профстандарт «должен прийти на смену морально устаревшим документам, призван прежде всего раскрепостить педагога, дать новый импульс его развитию». Разработчики трактуют стандарт (обращенный к личности педагога) как «инструмент реализации стратегии образования в меняющемся мире, повышения качества образования и выхода отечественного образования на международный уровень».

Характеристики успешного педагога заключаются в том, что он готов к переменам, мобилен, способен к нестандартным трудовым действиям, ответственный и самостоятельный в принятии решений. Теперь – что учитель должен в обучении? Иметь высшее образование. (Все, кто его не имеет, должны пройти переподготовку.) Демонстрировать знание предмета и программы обучения. Уметь планировать, проводить уроки, анализировать их эффективность.

В области воспитания педагогам необходимо «владеть методами организации экскурсий, походов и экспедиций, методами музейной педагогики» и другими подобными искусствами педагогики.

В области «развития детей» учитель должен быть готов принять разных детей, «вне зависимости от их реальных учебных возможностей, особенностей в поведении, состояния психического и физического здоровья; иметь способность в ходе наблюдения выявлять разнообразные проблемы детей, связанные с особенностями их развития; оказать адресную помощь ребенку своими педагогическими приемами». Учитель обязан уметь «читать документацию специалистов» (психологов, дефектологов и т.д.). «Уметь составлять вместе с другими специалистами программу индивидуального развития ребенка. Осуществлять совместно с дефектологами психолого-педагогические характеристики (портрет личности учащихся)».

Помимо общих в документе отдельно прописаны требования для педагогов начальной школы и дошкольного образования. Также выделены приложением и стандарты для учителя русского языка, математики и информатики. Раздел «Методы оценки» утверждает, что, «оценивая профессиональные качества педагога, необходимо обеспечить обратную связь с потребителями его деятельности – учениками и его родителями».

Проект стандарта предполагает, что оценка соответствия требованиям, предъявляемым к учителю, может быть «проведена посредством внутреннего аудита, включающего анализ планов и отчетов, посещение проводимых им уроков, или в иной форме». Объем и частота проведения аудита, говорится в проекте, устанавливаются самой образовательной организацией исходя из ее политики в области повышения качества образовательных услуг.

В общем, с одной стороны, учителю говорят о том, что он и так делает. С другой стороны, чиновники даже не пытаются сократить объем письменной отчетности, а, наоборот, понуждают учителей писать кучу программ, планов и прочих бумаг.

Впрочем, может, и правильно сказал один учитель на форуме про стандарт: «Прочесть и быстро забыть. Мой личный кодекс давно у меня внутри».

Опубликовано в Независимой Газете от 19.02.2013
Оригинал: www.ng.ru/education/2013-02-19/8_codex.html

Вавилов: профстандарт учителя в нынешнем виде – утопия

Минобрнауки России опубликовало для широкого общественного обсуждения проект концепции и содержания профессионального стандарта педагога. Зачем нужен этот документ и что он реально изменит в школьной жизни, в интервью РИА Новости рассуждает старший научный сотрудник Центра правовых прикладных разработок Института образования НИУ ВШЭАлександр Вавилов.

— Александр Иванович, каково будет юридическое значение стандарта? Можно ли будет уволить учителя, если он не отвечает стандарту?

— Профессиональный стандарт педагога будет иметь силу нормативно-правового документа, обязательного к применению при решении вопросов кадровой работы образовательных учреждений. Он будет учитываться при разработке федеральных образовательных стандартов высшего образования педагогов и программ повышения их квалификации.

Уволить учителя за несоответствие профстандарту можно. Но сначала это несоответствие нужно установить. Сделать этого не могут ни управляющий совет школы, ни директор — только аттестационная комиссия. Если она установит, что учитель не соответствует стандарту, его можно уволить по пункту 3 статьи 81 Трудового кодекса России (несоответствие занимаемой должности). Однако работодатель должен предложить учителю другую работу, соответствующую его квалификации, если есть такие вакансии, и учесть мнение представителя первичной профсоюзной организации (профкома), если учитель в ней состоит.

Уволить учителя за несоответствие стандарту можно только в том случае, если школа обеспечила условия для его реализации. Так, если в принятом стандарте указано, что учитель должен пользоваться современными компьютерными технологиями, но в школе нет ни нужного программного обеспечения, ни компьютеров, то уволить учителя за «несоответствие» уже нельзя, если он не применяет эти технологии.

— Чем обусловлена необходимость принятия стандарта именно сейчас?

— Такая необходимость назрела очень давно. Не только в педагогике, но и в других сферах стандарты нужны для уточнения квалификационных характеристик, сейчас худо-бедно определенных единым квалификационным справочником должностей руководителей, специалистов и служащих (ЕКС). Эти характеристики настолько общи и декларативны, что непригодны для определения квалификации. В квалификационных характеристиках дается общее описание должностных обязанностей, затем в самом общем виде перечисляется, что должен знать работник, и после этого кратко формулируются размытые требования, сводящиеся к уровню образования. Лишь в редких случаях уточняется направление подготовки. Иногда указывается на необходимость иметь тот или иной стаж. Такой подход давно устарел. Он скопирован с документов советских времен, в частности, с постановлений Госкомтруда СССР.

Правовая необходимость в профстандартах обусловлена ролью права — механизма легитимации требований. Без правовых рамок работодателю трудно обосновать и «узаконить» в локальном документе требования к качеству работы специалиста.

— Было предложено два варианта профстандарта — проект, разработанный Федеральным институтом развития образования (ФИРО) еще в прошлом году, вызвавший недовольство Минобрнауки России, и проект группы во главе с директором Центра образования № 109 Евгением Ямбургом. Какие недостатки вы видите в предложенных ныне проектах?

— По меткому выражению вице-президента Российской академии образования Виктора Болотова, представленный на обсуждение стандарт Евгения Ямбурга напоминает ему утопию из «Города солнца» Томазо Кампанеллы. Требования профстандарта в нынешнем его виде просто не способен выполнить один учитель без целой команды специалистов-помощников. Это — главная сложность. Надо как-то разрешить этот вопрос: либо упростить требования, чтобы выполнение стандарта стало под силу одному учителю, либо наращивать вспомогательный персонал специалистов, которые будут помогать в решении тех вопросов обучения, воспитания и развития ребенка, в которых учитель не может быть компетентен по определению. Говоря упрощенно: не может же учитель, например, одновременно быть врачом, хотя обеспечение здоровья ребенка обозначено в проектах профстандартов как его компетенция.

А в целом проекты стандартов написаны хорошо, я бы сказал, с избытком положительности. Это понятно. Они написаны лучшими специалистами в образовании. Что-либо изменить в них трудно. Так что главная сложность все-таки состоит в том, как сделать профессиональный стандарт учителя реально выполнимым.

— Общественные слушания продлятся год. Как вы считаете, чего от них следует ждать?

— Я думаю, главная проблема решена не будет. Общественности понравятся формулировки проектов, и будет попросту одобрен один из вариантов. Я считаю, это, скорее всего, будет проект Евгения Ямбурга. Он все-таки понятнее описывает, каким должен быть учитель хотя бы в идеале.

Материал подготовила Екатерина Рылько (НИУ ВШЭ), специально для РИА Новости

РИА Новости ria.ru/society/20130301/925290734.html#ixzz2MIkCQzFr

Сергей Брилёв: В эфире программа «Разговор с Дмитрием Медведевым». Я уверен, что я и мои коллеги подготовили основательные политические и экономические вопросы, но хотелось начать с такой настроенческой истории. Подходит к концу год, за который Вы успели побывать и Президентом, и Премьер-министром. Хотелось бы Вам прожить его ещё раз? Как Вы будете его вспоминать?

Дмитрий Медведев: Этот год действительно для меня был достаточно насыщенный: начинал я работать в должности Президента страны, сейчас работаю Председателем Правительства, в завершение года. Год действительно был весьма и весьма содержательный, и для меня лично тоже. Но если вы меня спрашиваете, хочу ли я прожить его ещё раз, то мой ответ отрицательный, потому что каждый год по-своему уникальный. И мне бы хотелось, чтобы и следующий год был тоже таким же.

Ирада Зейналова (Первый канал): Дмитрий Анатольевич, Вы подводили недавно итоги работы своего Правительства за полугодие, и как важный момент отметили, что подписан бюджет на 2013 год, на последующие два года, и мы помним, какие жаркие споры были вокруг этого бюджета. Так в результате деньги на зарплаты учителям, на повышение зарплаты найдены? И на модернизацию медицины найдены? Или ещё ищут? Чего ждать тем, кто ждёт поддержки от государства?

Дмитрий Медведев: Ирада, знаете, с деньгами в бюджете всё абсолютно в порядке. Мы специально ввели это самое налоговое правило, которое сейчас действует, для того чтобы каждый раз не заботиться о том, где взять деньги, например, на ту или иную социальную программу. Потому что когда у нас этого правила не было, мы действительно в значительно большей степени были подвержены рискам изменения конъюнктуры цен на углеводороды. Сейчас правило введено, бюджет жёсткий, но тем не менее это как раз и позволяет говорить, что у нас есть деньги на социальные программы (это главное), на развитие (может быть, их не так много, как нам бы хотелось, но тем не менее такие деньги есть), на другие цели — на поддержание обороноспособности, безопасности и другие направления, которые важны для государства.

Если говорить о социальных делах, в бюджете запланированы приличные средства. Например, на программы здравоохранения запланировано практически 50 млрд рублей, на программы образования — 40 млрд рублей. Это позволяет выполнять не только задачи, связанные с переоснащением наших лечебных учреждений, но и увеличить зарплату — то, что мы и планировали делать и для педагогов, и для врачей. Такая цель поставлена, она будет реализована не в течение одного года, но в течение, скажем, этого года мы доводим, вы знаете, заработную плату педагогов до средней по соответствующему субъекту Федерации, по территории. По другим специальностям, по другим профессиям всё это будет сделано вплоть до 2018 года по тому графику, который мы согласовали со всеми членами Правительства, который, соответственно, был подтверждён Государственной Думой. Поэтому с деньгами всё нормально.

Ирада Зейналова: И если уже о деньгах заговорили, то ещё один такой народный момент — пенсионная реформа. Она отложена Президентом на доработку ещё на один год. И постепенно Правительство собирается перейти к распределительной схеме, от которой, кстати, большинство европейских государств уже отказалось, поскольку это стареющие нации. Распределительную схему поддерживает вице-премьер Ольга Голодец, Антон Силуанов как министр финансов поддерживает накопительную схему, потому что сейчас, например, моё поколение, когда оно выйдет на пенсию, окажется в ситуации, когда на двух неработающих приходится один работающий, то есть демографические ножницы. Мы готовы работать долго, до старости, как угодно.

Дмитрий Медведев: Этого я желаю вам.

Ирада Зейналова: А прокормить нас смогут?

Дмитрий Медведев: Мне кажется, что эти разговоры о противоречиях во многом, конечно, надуманные. Действительно, у членов Правительства могут быть разные подходы до момента принятия решения. Сейчас решения приняты, и все члены Правительства должны участвовать в их реализации. Я неоднократно говорил о том, что если у кого-то есть сомнения в справедливости принятых решений, то тогда можно сделать выбор — можно критиковать ту или иную систему, но уже находясь вне Правительства. Но таких людей сейчас в Правительстве нет.

Теперь в отношении того, о чём вы сказали. Вы знаете, я не могу согласиться с тем, что в Европе отвергли так называемую распределительную систему. Это заблуждение. Самая благополучная страна Европы — Германия. Как раз их пенсионная система остаётся всецело распределительной, а так называемые корпоративные, частные, накопительные системы являются абсолютно добровольными. В чём разница? Ведь наша накопительная система, по сути, не добровольная, а обязательная — та, которая действует сегодня. В Германии действует сугубо распределительная система, а накапливать ты можешь, если есть деньги и если хочешь. Вот пример государства, которое ничего не собирается менять, там весьма устойчивая пенсионная система.

Теперь в отношении демографических проблем и проблем ножниц, о которых вы сказали, или проблем так называемого демографического креста. Это всё оценки. Мы до конца пока не чувствуем, что будет происходить в 2020-2030 годы, потому что это, во-первых, далеко, во-вторых, у нас происходят некоторые вполне благоприятные изменения. Я хотел специально об этом сказать, но вы мне сейчас для этого дали повод. У нас же впервые за всю историю с момента возникновения нашего нового современного российского государства мы получили рост рождений, мы получили абсолютный прирост населения. Это, может быть, кажется чем-то довольно обычным, тривиальным, но на самом деле мы с этой тенденцией боролись на протяжении последних 20 лет. И наконец-то в этом году благодаря тем мерам, которые были реализованы на протяжении последних, скажем, шести-семи лет, мы получили этот результат. Он очень хороший. Это на самом деле совокупный результат работы власти за последние годы. Поэтому проблема демографии не такая однозначная, как о ней принято рассуждать в экспертной среде, типа население нашей страны вымирает, и работать некому будет — одни пенсионеры останутся, и неизвестно, кто будет создавать общественное богатство.

Наконец, собственно сама пенсионная система, которая предложена. Её реализация не отложена, а отложено принятие решений по накопительному элементу. Целый ряд решений, касающихся будущей системы пенсий, уже принят и будет реализован, причём начиная с 1 января следующего года. Это касается и проблемы так называемого досрочного выхода, и некоторых категорий пенсионеров, и некоторых технологических моментов, но пенсионную формулу как наиболее сложный элемент мы действительно подготовим за первые месяцы следующего года. А что касается принятия решения по накопительному элементу, то это решение каждый гражданин, попавший в эту систему, будет принимать для себя в течение следующего года. И вы в том числе это решение можете принять.

Теперь в отношении того, что хорошо, а что плохо. Я сказал по поводу того, как это выглядит за границей, теперь в отношении того, как это выглядит у нас. У нас были приняты решения о том, что накопительная часть создаётся вместе с распределительной и в конечном счёте образует так называемую трудовую пенсию пенсионера. Решение само по себе, наверное, было продиктовано самыми благими соображениями. Но проблема в том, что когда это решение формулировалось, были несколько иные макроэкономические расчёты, и получилось так, что мы накапливали медленнее, чем, наверное, планировали. В частности, индексация по накопительной части была меньше, чем темпы инфляции в стране. Так получилось, такие были макроэкономические условия, наверное, и другие факторы на это влияли. Поэтому накопили мы не так много, как хотелось бы. Если всё это посчитать на сегодняшний день, то там получается на каждого пенсионера в районе 6,5 тыс. Это совсем немного, это меньше, чем месячная пенсия, на самом деле, это совсем немного. Поэтому нужно принять решение, что делать с накопительной системой, при том что мы не отвергаем саму накопительную систему, она должна остаться, во-первых, в отношении тех прав пенсионеров, которые возникли и существуют на настоящий момент, и в отношении тех, кто посчитает, что для него лучше сохранить свои права в прежней системе. Вы, кстати, тоже такое решение можете принять, если захотите.

Ирада Зейналова: А что Вы посоветуете?

Дмитрий Медведев: Я бы посоветовал посчитать это на бумажке (у нас на самом деле люди это нечасто делают) и просто взвесить, что вам представляется более выгодно. Я сейчас расскажу. Вы хотели, Алексей, что-то спросить?

Алексей Пивоваров (НТВ): Да, я как раз в продолжение этой темы про то, что не так рассчитали. Вы как раз призвали на этой неделе признать такую ошибку, которую совершило Правительство в 2002, кажется, году.

Дмитрий Медведев: Да.

Алексей Пивоваров: И потом возникла полемика заочная, потому что Вам ответил бывший министр финансов. Вам вообще не кажется, что такого рода призывы признать ошибки, полемика, возникающая после этого, — это дискредитирует власть, показывает, что у власти нет единого решения, что власть, может быть, не очень понимает, что делать?

Дмитрий Медведев: Нет, абсолютно не кажется. Вы знаете, ответственная власть должна признавать, что у неё получилось, а что получилось не до конца. Если власть честная, если власть хочет блага своим гражданам, она должна честно сказать, что вот это у нас получилось хорошо. Я вам сказал про демографию: я могу абсолютно искренне, без всякого жеманства сказать: мне кажется, что демографическая программа в нашей стране в настоящий момент реализуется неплохо, несмотря на очень сложный тренд. А в том, что касается пенсии накопительной, получилось не до конца. Я даже сейчас не говорю о том, что идея была изначально неправильная. Она нормальная, эта идея, но, по всей вероятности, прогнозы, на которые она опиралась, не оправдались. Я только что сказал, например, о темпах инфляции и темпах роста пенсионных накоплений в рамках так называемого накопительного элемента.

Теперь возвращаюсь, Ирада, к тому, что вы сказали. Мне кажется, что просто нужно взять карандашик и посчитать, что выгоднее, потому что вообще-то, если говорить цивилизованно, о пенсии нужно думать смолоду. Это абсолютно нормально. У нас как-то принято считать, что пока тебе не исполнилось необходимое количество лет, это тебя не касается. А во всём мире иначе: во всём мире люди считают деньги, которые они смогут тратить, когда выйдут на пенсию. Это и есть долгосрочное прогнозирование.

Так вот, когда мы посчитали, что будет происходить с трудовой пенсией гражданина Российской Федерации, родившегося в 1966 году, и гражданина, родившегося в 1967 году (я не попадаю в эту категорию, а все, кто позже — 1967-й и последующие годы, — попадают), что получилось? При нынешней системе накоплений пенсия гражданина 1966 года, которая не включает в себя накопительный элемент, получается на 15% больше, чем пенсия гражданина, который родился в 1967-м и, соответственно, в последующих годах. То есть получается, что пенсия трудовая с накопительным элементом меньше чисто распределительной. Слушайте, зачем же тогда накапливали? Это точно нужно поправить! Сколько бы ни критиковали сейчас Правительство, отдельных экспертов или членов Правительства за то, что мы хотим сохранить распределительную систему, распределительная система (или накопительная) в конечном счёте — это вторичный момент. Гражданину, и вам в том числе, нужно конкретные деньги получать. Если накопительная пенсия вместе с распределительной частью меньше, чем просто распределительная, значит, это нужно поправить. Вот это мы и собираемся сделать. Мы собираемся поправить правила начисления накопительного элемента. И когда мы это сделаем, я уверен, мы сможем выйти на нормальный пенсионный тренд, для того чтобы все, кто выходит на пенсию, получали достойное денежное содержание. При этом всё равно необходимо развивать добровольные системы пенсионирования, потому что во всём мире, и я на этом закончу, помимо государственной пенсии (распределительной ли или распределительной и накопительной), есть ещё то, что гражданин откладывает не только на свой счёт или там в кубышку, но и через систему добровольных пенсий.

Алексей Пивоваров: Дмитрий Анатольевич, а ещё за что критикуют бюджет это за то, что в нём растут военные расходы, и приводится такой аргумент, что в большинстве развитых стран они снижаются. Мы с кем-то собираемся воевать?

Дмитрий Медведев: Да не хотелось бы на самом деле, не хотелось бы. Воевать мы, конечно, ни с кем не собираемся, мы миролюбивая страна. Но если говорить о деньгах, то тогда, позвольте, я тоже это проиллюстрирую определёнными примерами. Бюджет Министерства обороны, бюджет Вооружённых сил в настоящий момент, на 2013 год, составляет 2,1 трлн рублей. Напомню, что вся оборона, Вооружённые силы, естественно, финансируются за счёт федеральной части бюджета, потому что это в интересах всей страны.

В отношении образования и здравоохранения ситуация другая. У нас образование и здравоохранение, их бюджеты формируются из нескольких источников: федеральная часть, региональная часть и муниципальная часть. Так вот, если посчитать консолидированный бюджет здравоохранения и образования, он окажется больше, чем бюджет Министерства обороны. Об этом почему-то опять же далеко не всегда…

Алексей Пивоваров: И образования и здравоохранения вместе?

Дмитрий Медведев: Нет! По отдельности, по отдельности. Я вам скажу так…

Алексей Пивоваров: По отдельности?

Марианна Максимовская («РЕН ТВ»): То есть у образования больше, чем у Министерства обороны?

Дмитрий Медведев: У образования, если я правильно помню, 2,5 трлн — консолидированный бюджет на следующий год, а у здравоохранения — 2,2 трлн. Это в любом случае больше, чем бюджет Министерства обороны, а совместно эти бюджеты в 2,5 раза больше, чем бюджет Министерства обороны, чем бюджет, который запланирован на финансирование Вооружённых сил. Так что в этом смысле приоритеты бюджета совершенно очевидны. Это при том, что мы действительно тратим немало денег на оборону. Это тоже объективно. Почему? Потому что нам нужно было поднять денежное содержание, денежное довольствие военнослужащих, оно было неконкурентоспособным применительно к условиям оплаты труда в стране. И нам нужно было решить вопрос предоставления жилья военнослужащим. Это социальная часть.

И вторая часть — вооружение. У нас, к сожалению, общая ситуация с вооружением была очень и очень тяжёлая, критическая, потому что степень износа вооружений по отдельным видам и родам войск достигала 70-80%. Была принята огромная программа, которая позволяет эту ситуацию изменить. И к 2020 году, наоборот, все вооружения будут практически новыми. Это очень важно для страны, тем более ядерной страны, нашей страны.

Марианна Максимовская: Первый раз видим премьер-министра, который в прямом эфире рисует схемы — финансовые, бюджетные. Так и хочется попросить оператора показать, что Вы там рисуете.

Дмитрий Медведев: Я вам потом подарю.

Марианна Максимовская: Пускай это будет военная тайна.

Дмитрий Медведев: Нет, никаких тайн, здесь цифры.

Марианна Максимовская: Не будем выдавать секреты. Дмитрий Анатольевич, давайте от военного бюджета плавно перейдём к последнему скандалу в Минобороны и вообще к последним коррупционным скандалам. Я хочу спросить про бывшего министра обороны Сердюкова. Знаете, как-то нет логики: с одной стороны, Сердюкова позорят по телевидению, с другой стороны, его не сажают. После всего того, что страна узнала о положении дел в Министерстве обороны, Вы его продолжаете хвалить. Так почему тогда череду коррупционных скандалов начали с Сердюкова?

Дмитрий Медведев: Марианна, а можно я Вам вопрос задам, потому что Вы известный журналист? А Вы считаете, если человека начинают позорить по телевидению, его после этого нужно сразу сажать?

Марианна Максимовская: Вообще возникает вопрос: из-за чего у нас начинают позорить человека по телевизору? Когда такой масштаб…

Алексей Пивоваров: Есть такая логика в нашей истории.

Дмитрий Медведев: Если вы имеете в виду нашу историю, это немножко другое.

Михаил Зыгарь («Дождь): Это ещё зависит, какое телевидение.

Дмитрий Медведев: Да, это зависит от того, какое телевидение.

Марианна Максимовская: И зависит от того, как позорят.

Алексей Пивоваров: Это как раз правильное телевидение…

Дмитрий Медведев: На самом деле я хотел бы всех вернуть в правовое русло. Я считаю, что всё-таки никто презумпцию невиновности не отменял.

Теперь в отношении Сердюкова и других скандалов. Применительно к бывшему министру обороны, что бы там ни рассказывали журналисты, что бы там ни говорили, но ему даже никто обвинения никакого не предъявлял.

Марианна Максимовская: Вот именно.

Дмитрий Медведев: Он не является даже участником пока этого процесса. Идёт следствие, пусть оно разберётся, установит объективную истину по делу, при том что в конечном счёте решение или окончательное определение того, кто виновен, а кто не виновен, принимает не следствие, как известно, а суд. Следствие — лишь одна из сторон в процессе. Есть ещё защита. Значит, обвинение и защита должны будут предъявить свои аргументы.

В отношении моей позиции. Я её объяснял, я ещё раз, естественно, её сейчас предъявлю. Я считаю, что Сердюков в качестве министра обороны работал весьма эффективно. Это заключалось в том, что при Сердюкове, конечно, после принятия решений верховными главнокомандующими (а Сердюков работал с двумя верховными главнокомандующими) начались преобразования в армии — долгожданные и очень сложные, очень сложные! Я вот только что сказал, что мы делали: мы смогли изменить социальный статус военнослужащего. Это сегодня никто не вправе отрицать, потому что та зарплата, то денежное довольствие, которое выплачивалось офицеру, скажем, в 2006 году, ни в какое сравнение не идёт с тем денежным содержанием, которое он получает в 2012 году. Это сейчас уже деньги, сопоставимые с доходами в европейских странах. Это первое.

Второе. Мы говорили о решении жилищной проблемы — это кричащая, наболевшая проблема, которая не решалась никогда, даже в советский период. Офицеры ездили из гарнизона в гарнизон, да, кто-то получал квартиры, а кто-то всю жизнь, до конца своей жизни жил в общежитиях с жёнами и детьми. Сейчас эта программа есть, она реализована. Не идеально, наверное, но она реализована и должна быть доведена до конца. И я говорил про современное оружие, про новый облик Вооружённых сил. Все эти процессы пошли и реформа запущена, причём она запущена жёстко, потому что любая реформа такого рода требует воли, концентрации воли. Если её нет, всё между пальцами растечётся. Это не значит, что в деятельности бывшего министра не было ошибок, они, наверное, есть у любого человека. Что же касается его причастности к коррупционному скандалу, скандалу вокруг „Оборонсервиса“ и так далее, всё это должно быть определено следствием, скрупулезно проанализировано и предъявлено суду как в отношении всех фигурантов по делу, которые есть сейчас, так и в отношении других лиц. До тех пор пока этого не сделано, и он, и другие лица предполагаются невиновными, я просил бы об этом не забывать. Но, конечно, законы жанра таковы, что журналисты всё равно рассказывали и будут об этом рассказывать, тем более что есть действительно вопиющие факты и по ним действительно нужно возбуждать уголовные дела.

Марианна Максимовская: Вот, Дмитрий Анатольевич! А что вообще происходит?

Дмитрий Медведев: А что происходит?

Марианна Максимовская: Все эти многочисленные телеразоблачения, посмотрите: Сердюков, Скрынник, ГЛОНАСС, „Ростелеком“, ЖКХ — и это можно продолжить, достаточно длинный ряд получается. Это что? Это сигнал от власти, что началась тотальная борьба с коррупцией? Ведь многие у нас уверены, что на системе откатов и взяток держится вообще вся система взаимоотношений чиновников и бизнеса в нашей стране. Или просто это не нарочно, так совпало?

Дмитрий Медведев: Так случилось, да? Понятно.

Вы знаете, я всегда говорил о том, что если мы не захотим сами начать борьбу с коррупцией, за нас этого никто не сделает. И я считаю, что нынешние антикоррупционные дела являются прямым продолжением того, что мы делали последние годы. Что я имею в виду: мы впервые за российскую историю — подчёркиваю, не новейшую историю, не советскую историю, а российскую историю — сформировали антикоррупционное законодательство, присоединились к иностранным (международным) антикоррупционным конвенциям. Многим казалось, что это ритуальные вещи, что законодательство приняли, а ничего делать не будут, никаких дел не случится, что всё это просто, по сути, формальные моменты. Ничего подобного! Количество рано или поздно переходит в качество. И то, что произошло, на мой взгляд, является как раз совпадением двух трендов: первый — это общественный запрос на борьбу с коррупцией, потому что люди хотят, чтобы власть очистилась, чтобы она предъявила результаты борьбы с коррупцией, и нормативные основы, необходимые для этого. Кроме двух этих факторов, конечно, нужна ещё политическая воля, и когда происходит совпадение этих трёх моментов, начинается реальная борьба с коррупцией. И я уверен, что то, что произошло, это не случайность — это начало многотрудной работы по искоренению коррупции в нашей стране. Естественно, она не будет сводиться только к резонансным делам. Это, знаете, как маяки, и, конечно, они вызывают наибольший интерес, но мы-то с вами понимаем, что помимо коррупции со стороны чиновников есть бытовая коррупция, масштабы которой огромны и которая, кстати, в этом смысле не менее страшна, чем коррупция должностных лиц, потому что в этих действиях участвует значительная часть людей, которая готова платить взятки за элементарные вещи.

Марианна Максимовская: Так тем же чиновникам и платят.

Дмитрий Медведев: Чиновникам и не только чиновникам.

Алексей Пивоваров: Гаишникам.

Марианна Максимовская: Гаишникам.

Дмитрий Медведев: Когда взятки платятся, простите, и врачам, и учителям…

Марианна Максимовская: Госслужащим.

Дмитрий Медведев: Это не служащие. Когда деньги приносят в учебные заведения или в лечебные заведения… Это не государственная служба, это бюджетные организации, там работают в принципе обычные люди, но на этом построена система взаимоотношений.

Марианна Максимовская: За это тоже будут карать с этого момента?

Дмитрий Медведев: Во-первых, за это и раньше наказывали. Проблема заключается …

Михаил Зыгарь: Намного чаще, чем на более высоком уровне.

Дмитрий Медведев: Да, и это тоже правда. Проблема заключается в том, что коррупционные преступления весьма сложны в доказательствах, потому что, как правило, взятки всё-таки дают без свидетелей и откаты тоже платят, не фиксируя это на плёнку и не подписывая об этом договоров. Хотя договоры иногда есть, но нужно ещё правильным образом их квалифицировать, потому что, естественно, адвокаты докажут, что это никакие не откаты, а это просто обычная коммерческая деятельность, поэтому, завершая ответ на ваш вопрос, я хочу сказать так: эта работа началась на добротной нормативной основе, и она, несомненно, будет продолжена.

Сергей Брилёв: Дмитрий Анатольевич, Вы ведь один из самых хорошо информированных людей в стране. Для Вас эти истории с вашими подчинёнными, вне зависимости от того, что пока они за скобками (лично Сердюков и лично Скрынник), с подчинёнными ваших подчинённых стали сюрпризом?

Дмитрий Медведев: Знаете, Президенту, Председателю Правительства, некоторым другим должностным лицам периодически докладывают о нарушениях, но эти нарушения ещё необходимо доказать, для того чтобы эти нарушения превратились в совокупность каких-то дел. Естественно, и мне приносили различные бумаги, связанные с теми или иными проблемами в деятельности государственных структур. По целому ряду из них я давал прямые поручения, эти прямые поручения превращались в уголовные дела. Это нормально.

Сергей Брилёв: Ещё один подвопрос: считывание этого есть аппаратное и общественное. Сигналы в аппарат Вы отправили, как он их поймёт, это уже дело тех, кто работает в аппарате. А с точки зрения общественной… Не случайно и Марианна (М.Максимовская) сейчас задала вопрос не про два и не полтора, да? Нет пока таких явных жертв. Это противоречит Вашей логике как юриста — презумпция невиновности и так далее…

Марианна Максимовская: Жертвы есть, посадок нет. Вернее, есть, но мало, многим так кажется.

Сергей Брилёв: Но иной раз общество ждёт этого. Я вот как поверну: а Вы не опасаетесь того, что вы, нанося удар по коррупционерам, наносите удар и по власти, по себе?

Дмитрий Медведев: Это, на самом деле серьёзный вопрос, потому что всегда, когда власть предъявляет результаты такого рода работы, у общества, у людей возникает вопрос: „А остальные-то какие, насколько они соответствуют требованиям закона?“ Поэтому когда начинается работа по искоренению коррупции, эти проблемы могут возникнуть, и это уже выбор для власти, что сделать дальше: постараться отгрести или двигаться вперёд? Я думаю, что у нас нет другого выхода, мы обязаны двигаться вперёд, даже несмотря на то, что кому-то будет неприятно.

Марианна Максимовская: Сергей Иванов (С.Б.Иванов — Руководитель Администрации Президента) сказал Ираде, что он два года знал про ГЛОНАСС, но виду не подавал.

Алексей Пивоваров: Боялся спугнуть.

Ирада Зейналова: А Вы терпели так же? Ваше отношение к людям менялось? Или всё-таки презумпция невиновности…

Дмитрий Медведев: Я не хочу комментировать то, что говорят мои коллеги, потому что я не помню контекста. Я могу сказать только одно: для того чтобы тот или иной доклад, о котором вы говорили, превратился в уголовное дело, надо всё-таки, чтобы это было основано на реальных фактах, а не просто на сообщениях. Мы же с вами понимаем: всегда существует некий набор разговоров о том, что в этом ведомстве или в этом министерстве воруют или вот этот чиновник не чист на руку. Но пока эти разговоры не воплотятся в совокупность данных, полученных процессуально чистым путём, этого чиновника, строго говоря, нельзя наказывать и даже нельзя рассказывать об этом, потому что так мы можем замарать всю государственную службу. Я, кстати, хотел ещё об этом сказать, потому что никакая борьба с коррупцией не должна сводиться к преследованию должностных лиц и вообще чиновников как класса, потому что в противном случае это создаст у людей действительно ощущение, что все, кто работает на государственной службе, нечисты на руку, просто воры и люди, которым нельзя доверять. А это было бы абсолютной неправдой, потому что абсолютное, подавляющее большинство людей, которые работают на государственной службе, — это нормальные, приличные люди. Поэтому нельзя всех мазать, что называется, одной краской.

Сергей Брилёв: Иначе Китай и хунвейбины и огонь по штабам.

Дмитрий Медведев: Ну конечно!

Ирада Зейналова: А как справиться с таким репутационными потерями? Они же всё равно будут.

Дмитрий Медведев: Вы знаете, какие-то репутационные потери нужно понести. Ничего в этом страшного нет. Потому что всё время говорить о том, что мы белые и пушистые тоже нельзя. Если есть факты, лучше эти факты предъявить. Вы мне задавали вопрос (Алексей меня спрашивал) в отношении решений 2002 года: не несёт ли это ущерб репутации власти и так далее. Да, мне кажется, дело-то не в этом. Нужно быть честными, значит исправлять свои ошибки. Если есть какие-то проблемы, лучше о них откровенно сказать.

Михаил Зыгарь: Давайте продолжим тему репутационных потерь. Вскоре после того, как Вы стали Премьер-министром и возглавили „Единую Россию“, ваши однопартийцы в Государственной Думе начали очень быстро, активно принимать один за другим очень странные законы, которые, с одной стороны, очевидным образом сужают гражданские свободы в стране, с другой стороны, некоторые из них отменяют Ваши былые инициативы. Это и возвращение „клеветы“ в Уголовный кодекс, это и закон о митингах, закон о защите детей — все не перечислить, потому что их очень много, и они у всех на слуху.

Дмитрий Медведев: Да? Назовите все поименно.

Михаил Зыгарь: Я думаю, что все наши зрители так или иначе слышали об этом. Что вообще это такое? Это реакция власти на декабрьские события? Это какое-то закручивание гаек, вместо того чтобы вести диалог с гражданским обществом? Отвечает ли это Вашей позиции по поводу того, как должна развиваться ситуация в стране, или это позиция Вашего преемника на посту Президента Владимира Путина?

Дмитрий Медведев: Хотя вы решили всё-таки ящик Пандоры не открывать, но я с позволения всех присутствующих назову четыре упрёка, которые обычно бросают сегодня власти, правящей партии „Единая Россия“ и руководителям государства. Назову их: клевета, законодательство о НПО (неправительственные организации) и иностранных агентах, законодательство о митингах, законодательство уголовное, в том числе касающееся статьи „Государственная измена“, и законодательство об интернете. Если есть ещё что-то, назовите, я готов и это прокомментировать.

Марианна Максимовская: Это главные, правда.

Дмитрий Медведев: Это главные.

Марианна Максимовская: Главные болевые точки.

Дмитрий Медведев: Главные болевые точки. Мы же с вами откровенно разговариваем, поэтому я постараюсь не крутить при ответе на этот вопрос и вообще.

В отношении клеветы. У меня была своя позиция по этому поводу. Она заключалась в том, что клевета, как уголовно наказуемое деяние, должна быть декриминализована. Почему? Потому что, на мой взгляд, за клевету не надо сажать в тюрьму, при том что это общественно опасное действие. В результате клеветы может пострадать честь и достоинство человека, нравится он нам или нет, но это так. Я сделал это. Клевета была декриминализована, то есть она перестала быть статьёй в Уголовном кодексе. Но потом законодатели, включая и депутатов „Единой России“, предложили другой вариант. Он заключается в том, чтобы ответственность за клевету, а с необходимостью ответственности никто не спорит, была не в виде репрессий, посадки в тюрьму, а в виде имущественной ответственности — денег, которые должен платить клеветник. Здесь моя позиция в этом смысле абсолютно совпадает с тем, что было сделано, это нормально абсолютно. Если речь идёт об имущественной ответственности, пусть платят, при доказательстве факта клеветы, конечно. Напомню, что клевета как статья Уголовного закона, как преступление есть в абсолютном большинстве уголовных кодексов европейских стран — и во Франции, и в Германии, и в других странах. Вот моё отношение к изменению законодательства „О клевете“.

В отношении законодательства об НПО и иностранных агентах… Знаете, мы только ищем формы регулирования такой деятельности. Сразу же подозревать власть, что это сделано в целях недопущения каких-то действий или для того, чтобы просто накинуть удавку на те или иные НПО, как минимум неправильно, потому что пока ничего этого не произошло. Была, действительно, взята модель, которая позаимствована из практики Соединённых Штатов Америки, а именно законодательство „Об иностранных агентах“ 1930-х годов.

Михаил Зыгарь: То есть весьма архаичная модель?

Дмитрий Медведев: Трудно сказать, американцы от неё не отказываются. Более того, они её нагружают всё новыми и новыми формулами. Взяли в 1960-е годы эту модель ещё нагрузили недопустимостью финансирования за счёт иностранных источников деятельности политических партий и избирательной системы. Поэтому архаичная модель или не архаичная — это вопрос сложный. В большинстве государств романо-германской системы действует Кодекс Наполеона. И в нашей правовой семье на самом деле нормы ГК в значительной мере соответствуют тому, что было принято 200 лет назад. Как будет работать эта система, мы должны ещё посмотреть, но сам по себе приём возможный. И ведь речь идёт не о запрете этих самых иностранных агентов и не о квалификации соответствующих НПО как преступных, упаси бог! Речь идёт только о том, что к тем, кто занимается политической деятельностью и получает деньги от иностранных государств, будут применяться особые правила, такие, как во всём мире. Представьте себе, если бы американская НПО получила бы деньги из российского федерального бюджета. Я думаю, скандал был бы на всю Америку! Поэтому речь идёт только о дополнительном контроле за такого рода операциями, потому что всё-таки внутренняя политика — это суверенное дело конкретного государства.

Михаил Зыгарь: Простите, я Вас перебью. Именно по этому вопросу: одно дело — контроль, другое дело — такой оскорбительный лейбл, который вешают на лоб людям, которые ещё вчера считались приличными, достойными членами гражданского общества. Руководители „Мемориала“, Хельсинкской группы, Transparency International входили в Совет по правам человека при Вас как Президенте.

Дмитрий Медведев: Да, я понимаю. Я к ним отношусь с уважением, мы далеко не во всём сходились, часто спорили, но их деятельность в целом полезна для страны. Я считаю, что они в значительной мере выполняют роль таких санитаров, они указывают власти на пробелы, на проблемы. Хотя мы далеко не по всем позициям с ними совпадаем. Я лишь хочу адресовать вас к этимологии слова „агент“: а что в нём плохого?

Алексей Пивоваров: Шпион.

Сергей Брилёв: По-английски оно звучит по-другому, да.

Алексей Пивоваров: Foreign agent.

Марианна Максимовская: Негативное.

Дмитрий Медведев: Да, вы только не путайте законодательство общегражданское и законодательство уголовное. То, что называется „агент-провокатор“ — это одно, а то, что называется…

Михаил Зыгарь: Есть правила русского языка, которые, может быть, не совсем коррелируются с юридическими нормами.

Дмитрий Медведев: Нет-нет, секундочку — абсолютно коррелируются. У нас в нашем законодательстве есть агентские сделки, у нас есть отношения между принципалом и агентом, и у них это так же называется. На самом деле агент — это представитель, только и всего. Это представитель, это поверенный.

Алексей Пивоваров: То есть это случайное совпадение?

Дмитрий Медведев: Это калька.

Михаил Зыгарь: Это не обидно, да?

Дмитрий Медведев: Это нормально абсолютно, потому что у нас, в нашем законодательстве…

Михаил Зыгарь: Когда активисты неких молодёжных организаций пишут: „Здесь сидит иностранный агент“…

Дмитрий Медведев: Миша, послушайте, в нашем законодательстве термины „агент“ и „агентство“ являются абсолютно употребительными, и это не шпион.

Марианна Максимовская: Дмитрий Анатольевич, здесь есть другая история. Извините. Здесь есть другая история…

Дмитрий Медведев: Нет, подождите. Если можно, я всё-таки дойду по всем этим позициям, потому что, я чувствую, эта тема волнует и вас, надеюсь, волнует и наших зрителей, хотя, может, не так существенно, как политический класс, скажем так, в нашей стране. Так вот дальше пойдём.

Изменения диспозиции статьи „Государственная измена“. Это юридико-технические изменения. Пока по соответствующим правилам никого не привлекли к ответственности, не посадили. Тем не менее я читаю удивительные вещи, что сейчас нас начнут хватать за контакты с иностранцами. Кого схватили-то? Кого наказали? Нет этого.

И, наконец, последнее — по интернету, что всем нам близко, потому что все мы являемся пользователями интернета. Тоже было много всяких разных вопросов: как это будет действовать? Насколько опасны эти изменения для интернет-среды, которая не терпит вмешательства грубого в свою работу? Но я напомню, что правила касались только трёх уголовно наказуемых действий — пропаганды употребления наркотиков, педофилии и, соответственно…

Михаил Зыгарь: Пропаганды самоубийства.

Дмитрий Медведев: …пропаганды самоубийства, суицида. По всем этим моментам не так много обращений пришло в государственные структуры, там, по-моему, 20 тыс. этих обращений было, из них около 2 тыс. на эту тему. Реально никого не закрыли. Но, конечно, по отдельным позициям, которые были связаны с этими, скажем, вполне аморальными вещами, которые в ряде случаев квалифицируются как преступление, были приняты решения о том, чтобы эти позиции просто стереть. Никто не пострадал, ничего не закрыто, всё работает нормально, в том числе и сайты, которые содержали эти упоминания. Таким образом, всё то, о чём я сказал, и что, по вашему мнению, формирует некий тренд, на самом деле, на мой взгляд, этим трендом не является.

Алексей Пивоваров: Я про ещё одно ужесточение хотел спросить. Вы недавно въехали в кадр так эффектно на чёрном BMW и предложили повышать штрафы за преступления, совершённые водителями в нетрезвом виде. Я думаю, что никто здесь не будет спорить о том, что водители, которые садятся за руль пьяными и ещё кого-то, не дай бог, убивают, должны быть жёстко, и наверное, жестоко наказаны. Но всё же Вам не кажется, что, предлагая штраф в 500 тыс. рублей (а эта сумма очевидным образом превышает среднегодовой доход многих, если не большинства россиян), Вы всего-навсего создаёте такую очередную коррупционную кормушку, когда люди будут вынуждены откупаться от такого очевидно нереального штрафа, как они в других случаях откупаются от тюрьмы или от лишения прав, если говорить о водителях?

Дмитрий Медведев: Вы знаете, если говорить о коррупции вокруг системы ответственности, то она не связана с размерами, во всяком случае не в полной мере.

Что же касается того штрафа, о котором вы говорите, о котором я сказал в этом видеоблоге, то действительно, он связан только с конкретным правонарушением. И я обращаю внимание, что я не сказал, что мы приняли решение и вот, пожалуйте. Я сказал: „Давайте это обсудим“. Потому что череда смертей на дорогах, количество людей, погибших от пьяных водителей, превосходит не то что какие-то наши представления об этом, это просто выглядит чудовищно абсолютно. Вспомните то, что происходило не так давно и в Москве, и в других городах. К сожалению, на дорогах мы ведём себя очень и очень плохо.

Теперь в отношении размера штрафа. Я сказал: „Давайте обсудим“. Я не настаиваю на том, чтобы штраф был именно такой, но он должен быть весомым. На мой взгляд, он должен за такого рода правонарушения, за управление транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения быть таким, чтобы отбить желание садиться за руль пьяным. Эту дискуссию подхватили, я рад, что я пробудил внимание к ней, отзывы получил очень разные, но это, собственно, и есть гражданское общество. Кто-то писал: „Абсолютно правильно, мы готовы поддержать“, кто-то говорил: „Да вы что? Это невозможно себе представить, я таких денег и за год не заработаю“. Вы знаете, это такой аргумент, довольно специфический. Может быть, всё-таки лучше не пить перед тем, как за руль садиться? А не говорить о том, что я потом не смогу это заплатить, что я не смогу отработать за год?

Алексей Пивоваров: Мне кажется, что есть какое-то представление о реальной сумме, которую человек…

Дмитрий Медведев: А реальная сумма, я вам скажу, в Италии — 6 тыс. евро штраф за управление транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения.

Я сказал 250 или 500 тыс., но, ещё раз говорю, это дискуссионная вещь. Дискуссия идёт, сейчас мои коллеги-депутаты, в том числе от „Единой России“, подготовили свои предложения, на мой взгляд, неплохие предложения. К чему они сводятся? Они сводятся к тому, что нужно разделить ответственность лица, которое управляет транспортным средством без прав в состоянии опьянения, и лица, которое имеет права и садится за руль в состоянии алкогольного опьянения. Так вот, первое лицо совершает, если хотите, двойное нарушение. Во-первых, оно не может ездить без прав, а во-вторых, оно выпило перед тем, как сесть за руль. Так вот, в отношении такого лица наши коллеги предлагают использовать весьма весомый штраф, причём штраф как уголовную санкцию, — 200 тыс. рублей. Мне кажется, это вполне разумно, потому что, ещё раз говорю, это лицо совершило двойное нарушение, а я напомню, что у нас несколько последних случаев было связано с тем, что человек, лишённый водительских прав, перед тем, как сесть за руль, ещё как следует принимает, что называется, на грудь и совершает очень тяжкое правонарушение. Так вот, даже за самый факт этого нужно наказывать, и это уголовный закон.

Что же касается других случаев, то там можно пойти по другому пути. Там может не быть такого значительного штрафа, но он всё равно должен быть довольно значимым, даже если это лицо ничего больше не совершило, а только управляет в состоянии алкогольного опьянения. И помимо штрафа там должно быть ещё и лишение водительских прав на довольно весомый период времени — на несколько лет. Мне кажется, такая модель вполне возможна. Есть другая модель, которую тоже коллеги предлагают из Государственной Думы: измерять уровень промилле в крови и наказывать за тяжёлое алкогольное опьянение гораздо более строго, чем за опьянение в лёгкой степени. Это спорная вещь. Я, кстати, не считаю, что это невозможно, но здесь, пожалуй, я с вами соглашусь — это может открыть дорогу к коррупционным поборам. Потому что каждый раз будут задавать вопрос: „Тебе что написать, сколько ты выпил, — полстакана или бутылку?“ Поэтому это более сложный вопрос, но и это нужно обсудить.

Алексей Пивоваров: Вообще, знаете, как говорят: „Я выпил кефира, у меня 0,1…“

Дмитрий Медведев: А это, знаете, все разговоры для простачков, которые очень часто ведутся людьми, выступающими в интересах тех или иных алкогольных концернов, скажем прямо. Проверяли при помощи алкотестера неоднократно: ни кефир (ни капли!), ничего другое не вызывают никаких движений. Нет этого, это все фантом. Употребление пищевых продуктов, кроме алкогольных напитков, не влияет на алкотестер. Это абсолютно точно проверенный факт. Кроме случая сознательного изменения самого прибора, но это уже совсем другой случай.

Сергей Брилёв: И ни одного лишения прав из-за алкогольсодержащих продуктов не было?

Дмитрий Медведев: Ни одного лишения прав за это не было.

Ирада Зейналова: Мне кажется, это очень российская постановка вопроса — будут ли брать, как этого избежать, нужно ли заменить… А не проще решить раз и навсегда: мы не пьем за рулём.

Дмитрий Медведев: Мы обязаны думать об этом, мы же в России работаем.

Ирада Зейналова: Так, может быть, нужен тогда какой-то европейский подход в воспитании? Вталкивать в голову: „Не пьём за рулём — всё, исключено“?

Дмитрий Медведев: Абсолютно верно. Так вот поэтому я настаиваю на жёсткой позиции. Наверное, со мной не все согласятся. Мне неоднократно говорили: верните небольшое количество промилле, сделайте это так, как в Европе, как в большинстве стран. Я, кстати, специально посмотрел: самое большое количество промилле допускается в Соединённых Штатах Америки. Там вообще можно выпить несколько стаканов вина, прежде чем сесть за руль. Но мы с вами говорим как раз о том, что живём в конкретных условиях, в конкретной стране, где на самом деле очень много пьют, и если разрешить употребление алкоголя перед тем, как садиться за руль… Ну, мы с вами, я думаю, люди реальные: очень значительная часть водителей будет воспринимать это решение как сигнал о том, что можно выпить и поехать, а там, где лёгкая доза, значит, естественно, может быть и другая доза. На этих вопросах в этом плане у нас никто не останавливается.

Ирада Зейналова: Дмитрий Анатольевич, ещё одна Ваша инициатива…

Дмитрий Медведев: Поэтому я хотел бы прямо сказать, что я не поддерживаю возврата к этим промилле и считаю, что это пока не для нашей страны, точно так же, как и владение оружием. Американцы постоянно говорят о том, что у них это, по сути, часть американского менталитета, часть их правовой и политической культуры, однако какое количество смертей возникает именно вследствие неправильного и преступного использования оружия? Я считаю, что нам ни в коем случае нельзя становиться на эту дорожку.

Ирада Зейналова: Извините, что я Вас перебила, но я хотела бы сказать ещё об одной дурной привычке, ещё одной инициативе, которая Вас напрямую не касается, но которая, к сожалению, касается меня и ещё половины населения страны, — закон о табаке. К сожалению, я жертва этой привычки…

Дмитрий Медведев: Когда собираетесь отказываться?

Ирада Зейналова: Когда примете закон, причём я поддерживаю эту инициативу, поскольку знаю, что нужно ограничивать курение в публичных местах, ограничивать жёстко, как это делали в Европе, по-европейски жёстко. Правительство настаивает, продвигает эти меры, и вдруг Ваши коллеги по Госдуме, которые так страшно обсуждают — пить или не пить, включают тормоза. Депутат Митрофанов предлагает закон-двойник, по порядку теперь должно рассматриваться два законопроекта, сравниваться, и в результате принятие закона о табаке откладывается, табачное лобби торжествует.

Что делать в этой ситуации? Это явно не последняя и не первая уловка, на которую табачное лобби идёт. Тем не менее полстраны курит. У меня сын растёт, и я бы не хотела, чтобы он тоже начал курить.

Дмитрий Медведев: Первый совет: Вы всё-таки с этим делом завершайте, потому что всегда дети смотрят на родителей, это совершенно очевидная вещь.

Ирада Зейналова: Он, слава богу, говорит: дорого. Его это останавливает.

Дмитрий Медведев: Это до поры до времени, потому что всегда найдётся возможность стрельнуть сигаретку и сделать это почти бесплатно.

Теперь в отношении того, что происходит. Ирада, Вы относитесь к числу курильщиков (практически две трети населения нашей страны), которые курят, но говорят, что с этим надо бороться. Значит, как бороться? Цивилизованно, естественно. Поэтому Правительство внесло законопроект в Государственную Думу.

Этот законопроект сейчас находится на стадии рассмотрения в комиссиях, комитетах. Лоббизм есть всегда, и было бы бессмысленно утверждать, что его нет в нашем парламенте — мы не стерильны. Да и, более того, если говорить, например, о цивилизованном лоббизме, то иногда это даже совершенно обычная процедура. Применительно к этому закону, действительно, есть второй законопроект, но, несмотря на его наличие, в середине декабря, по-моему, 15 или 16 декабря этот законопроект, который внесло Правительство, поставлен на рассмотрение в нижней палате парламента.

Ирада Зейналова: По-моему, в январе. В декабре?

Дмитрий Медведев: Нет-нет, в декабре, абсолютно точно, и в первом чтении этот законопроект будет принят. После этого, я надеюсь, мы короткой дорогой пройдём к другим чтениям и выйдем на финишную прямую. Какие-то формулировки можно ещё обсудить, потому что не бывает идеальных законопроектов, но это не должно отменять нашей общей решимости сказать нет курению в нашей стране так, как это сделали европейцы.

Знаете, все мы не без греха, в студенческие годы практически любой человек сигарету в руках держал, это, так сказать, обычная вещь. Но проблема-то ведь не в том, а в другом: что у нас действительно курит практически половина населения страны, чего нет в большинстве стран мира. Проблема в том, что у нас 400 тыс. человек умирает ежегодно только от болезней, напрямую связанных с курением, включая сердечно-сосудистые заболевания, прежде всего, и онкологию, конечно. Что такое 400 тыс. человек? Это население крупного города типа Твери, некоторых других городов. Каждый год мы теряем, вот вдумайтесь, почти 0,5 млн человек из-за этой совершенно дурацкой привычки, которая, что называется, ни уму ни сердцу. Ну кому это нравится?

Ирада Зейналова: Получается пол-Новосибирска, по-моему…

Дмитрий Медведев: Зависит от того, к какому городу приравнять. Или 10-я, 12-я часть Петербурга. Вопрос в том, что это огромное количество людей, которые могли бы жить, если бы не курили или вовремя расстались с этой привычкой. Поэтому меры нужны экстраординарные, но не хамские. Нужно понять, что мы боремся не с курильщиками, а мы боремся с этой привычкой. И сами курильщики нам должны в этом помочь, сказать: „Знаете, мы при определённых условиях готовы отказаться“.

И ещё. Любая борьба — с пьянством, с курением — должна быть цивилизованной, она не должна унижать людей. Здесь я абсолютно и категорически готов поддержать любые изменения в законодательстве, потому что мы делаем это ради людей, а не ради того, чтобы утвердиться в каких-то своих принципах и идеалах. Я уверен, законопроект будет принят, никуда они не денутся. И табачное лобби — это, конечно, сильные ребята, но не всесильные. Правительство сильнее.

Марианна Максимовская: Дмитрий Анатольевич, вопрос — с кем мы боремся? Если можно было бы всё-таки подытожить тему последних принятых законов, в общем ужесточающих всё и вся вокруг… Последние несколько минут мы говорили о бытовых вещах (так многие воспринимают ограничение прав курильщиков или эти невообразимые штрафы для автолюбителей), а до этого говорили о политике. Всё-таки ведь есть какая-то закономерность. Смотрите: люди вышли на митинги — закон об ограничении возможности проведения этих митингов, люди начали это критиковать — закон о клевете, ну и так далее. Давайте я ещё раз задам Вам вопрос: это не нарочно, просто совпало? И считаете ли Вы, как многие в стране, все эти последние ужесточающие всё вокруг законы реакционными? Наступило ли в стране похолодание, как Вам кажется?

Дмитрий Медведев: Понятно. Марианна, мой ответ, конечно, нет, я не считаю, что это тренд, я не считаю, что эти законы реакционные. В бытность работы Президентом я тоже принимал законы (в смысле подписывал их, инициировал), законы, которые были направлены на ужесточение ответственности за те или иные действия, но вы же не говорите, что законодательство того периода было репрессивным или реакционным. Другое дело, что есть набор ожиданий, и, действительно, эти ожидания очень часто абсолютно не стыкуются с реальными событиями, которые происходят в стране. Есть набор законодательных решений, всё это выстраивается в некие представления о том, что это репрессивный тренд. Я считаю, что судить о том, каков политический режим, что происходит в стране с политической системой, правами граждан можно по реальным действиям, по тем действиям, которые вытекают из принятых законов. Если наберётся совокупность фактов, свидетельствующих о том, что эти законы неправильные, что они бьют по интересам граждан, отдельных политических групп, тогда они требуют корректив и я с вами полностью соглашусь.

Марианна Максимовская: А пока они не...?

Дмитрий Медведев: Нет. Пока такой информации у меня нет и у вас тоже, потому что невозможно предъявить что-то на эту тему. Посмотрим, как они будут применяться.

И самое последнее, что я хотел бы сказать. Знаете, мы все понимаем наше отношение к законодательству, которое укоренилось ещё с древних времён, со времён царя Гороха, что называется. Очень часто у нас репрессивным, антилиберальным или каким-то другим объявляется законодательство только для того, чтобы его не исполнять, чтобы получить внутренний побудительный мотив, сказать: „Знаете, это принято для того, чтобы воспрепятствовать каким-то политическим тенденциям и так далее, я не буду этого делать“. Это неправильно. Мы должны быть законопослушными людьми.

И самое последнее на эту тему. Любой политический деятель, даже если он очень не любит нынешнюю систему принятия решений, отдельных политических персонажей, должен соблюдать закон. Вот вы мне говорите: появилось законодательство о митингах как некое последствие того, что люди вышли на митинги…

Марианна Максимовская: Хронологически — да.

Дмитрий Медведев: Так это так, здесь даже нет смысла это отрицать! Но ведь почему это появилось? Именно потому, что в ходе организации этих митингов была выявлена куча проблем. Раньше такой активности не было, люди стали активнее предъявлять позицию, активнее выходить на митинги. Оказалось, что это законодательство не работает, что, к сожалению, полностью обеспечить права граждан на этих основах, на основе действующих до тех пор правил, было невозможно, поэтому законодательство было откорректировано, но это абсолютно нормально. Если бы никто не выходил, никому бы и в голову это не пришло, а раз выходят, значит, нужно смотреть, как это законодательство работает, для того чтобы никто не пострадал. К сожалению, такие факты были.

Ирада Зейналова: Дмитрий Анатольевич, давайте подведём тогда итог немножко с другой стороны.

Год назад Вы выступили с президентским посланием, которое содержит целый пакет инициатив по назревшей уже на тот момент демократизации политической системы. Сейчас уже прошёл год. Вы как лидер политической парламентской партии, как человек, который с этим пакетом выступил, сейчас довольны тем, как эти инициативы реализуются? Реализуются они?

Дмитрий Медведев: Ирада, в целом да, доволен. Я считаю, что это сделано было вовремя, и это, кстати, тоже реакция на общественные изменения. Это не только изменения в законодательстве о митингах, но это и реакция на то, что происходит в стране, реакция на желания людей. Я неоднократно объяснял свою позицию и ещё раз скажу: моя позиция применительно к выборам губернаторов менялась — это нормально. Я тоже живой человек, и у меня есть своя реакция на эти события. Я в какой-то момент понял, что нам пора менять законодательство о выборах, это законодательство изменилось. Я год назад предъявил пакет политических преобразований, эти преобразования практически все осуществлены, и мы можем пользоваться их результатами. И тот, кто этого не видит, тот ведёт себя не вполне, на мой взгляд, честно.

Что произошло? Вот были недавно выборы губернаторов. Всякие выборы не идеальны, но тем не менее мы получили выборы, в которых участвовала уже, по сути, не одна партия, которая предлагала Президенту своего кандидата, а девять партий, и не только парламентские партии. Мы получили систему, в которой в настоящий момент 200 общественных комитетов заявили о своём желании создать новые партии, и из них 44 партии зарегистрированы — это уже реально работающие партии. Некоторые из них совсем маленькие, совсем слабенькие, некоторые из них имеют неплохие, может быть, возможности для того, чтобы превратиться в сильные партии. Мы получили систему, при которой люди впервые за восемь лет могли принять решение о том, кто будет управлять их регионом на протяжении длительного периода, четырёх-пяти лет. Люди проголосовали, их пришло, кстати, немало, вопреки представлениям некоторых наших политических оппонентов. Ну и что для меня, конечно, имеет значение как для председателя партии „Единая Россия“: люди всё-таки поддержали кандидатов, которых предложила партия, притом что в некоторых регионах была очень серьёзная битва, очень серьёзные столкновения мнений, реальная политическая борьба. Представитель „Единой России“ победил, это хорошо, во всяком случае для „Единой России“. Это означает, что у партии есть перспективы и что она не забронзовела, как об этом принято говорить. Только в борьбе можно получить реальную поддержку.

Сергей Брилёв: Дмитрий Анатольевич, а позвольте тогда подвопрос? С одной стороны, партий-то, конечно, стало много, но политический ландшафт-то при этом не изменился. Больше того, возвращаясь к тому, о чём Вы только что говорили, когда малые партии, назовём их так, оценивали ход и качество осенней предвыборной кампании, они в принципе пеняли „Единой России“ о том, что вы сознательно организовали явку пониже, чтобы прошли ваши кандидаты. С другой стороны, справедливости ради надо сказать, что они сами-то не сильно много чего сделали, чтобы поднять явку со своей стороны, тут тоже надо быть объективным. Но всё-таки то, что в этих малых партиях сгруппировано достаточно большое количество думающих активных людей — тоже факт. Есть, правда, такой американский политический анекдот, когда приходят к кандидату в сенаторы, говорят: „Сенатор, за вас все думающие люди штата“. Он говорит: „Да-да, но мне нужно большинство“. Но, как бы то ни было, как всё-таки ещё можно было бы помочь „маленьким“?

Дмитрий Медведев: Я думаю, что это только начало развития нашей партийной системы в новом преобразованном виде. „Маленькие“ могут помочь себе сами, предъявляя те политические лозунги, которые будут восприниматься людьми. Но если говорить о том, чтобы помочь им на деле, то мы не должны допустить, на мой взгляд, одного: чтобы этих маленьких съели большие. Вот это может случиться.

Вы сказали, что они не оказали никакого влияния. Это не совсем так. Они самим фактом существования и тем, что за кого-то из них отдавали голоса, уже оказали влияние на итоги выборов.

Их рост свидетельствует о том, что люди хотят новые политические силы видеть. Я уверен, что они будут набирать очки, я уверен, что они будут образовывать альянсы, в результате которых будут возникать более сильные партии. Это как раз и есть путь развития политической системы.

И, наконец, в отношении упрёков, которые я тут слышу, что, мол, людей мало пришло и так далее. Знаете, надо посмотреть, как ходят на такие выборы в других странах. Никогда больше 40-50% населения на муниципальные выборы не приходит. Поэтому у нас абсолютно нормальные цифры: 42-46% в среднем (в зависимости от региона, в зависимости от того, что это — муниципальные выборы или выборы губернаторов) приходило на эти выборы. Абсолютно нормальные реалистичные цифры! И я уверен, что если не 200 партий, то во всяком случае несколько десятков в результате реформы партийной системы у нас останется. Это будут партии, которые будут оказывать влияние на реальный политический ландшафт.

Мне очень часто доводилось слышать мнение о том, что России нужно создавать партийно-политическую систему на манер Соединённых Штатов Америки. Я с этим абсолютно не согласен, потому что у нас и общество другое, и набор политических привычек другой. Мне кажется, нам гораздо более близки европейские политические традиции, когда есть пять-семь партий, которые оказывают прямое влияние на то, что происходит в стране. Иными словами, за них голосуют.

Сергей Брилёв: Но пока система полуторапартийная?

Дмитрий Медведев: Пока система у нас состоит из 44 партий, которые зарегистрированы, из них четыре партии являются парламентскими.

Михаил Зыгарь: Давайте про оппозицию продолжим. Я думаю, Вы помните, как в феврале этого года Вы встречались с представителями несистемной оппозиции, в том числе сидели за одним столом с Сергеем Удальцовым. Сейчас Сергей Удальцов — фигурант так называемого болотного дела. Хороший пример, как телевизионный фильм легко трансформируется в реальное уголовное дело. И вот это самое болотное дело многими в обществе воспринимается как именно тот репрессивный тренд, про который Вы только что говорили, что, мол, его нет. По нему уже около 20 фигурантов сейчас, кого-то уже приговорили за сколотую эмаль. Когда Вы тогда садились за стол с несистемной оппозицией и когда этот процесс начинался, Вы думали, что так обернётся, этим может закончиться?

Дмитрий Медведев: Вы знаете, я вообще ни с кем не боюсь садиться за один стол. Если этот человек не пытается укусить в прямом смысле этого слова, то я готов разговаривать с любой политической силой. Считаю, что это правильно и для политического лидера, и для руководителя партии, и для руководителя государства или Правительства — общаться с любой политической силой. Вопрос в другом. Вопрос в том, готова ли сама по себе политическая сила та или иная, или её вожаки к тому, чтобы стать ответственной политической силой. События, которые происходили после моей встречи, на мой взгляд, показывают, что кто-то готов. Там разные люди сидели, вы помните, некоторые из них зарегистрировали партии и пытаются их продвигать. Успешно, не успешно, кому-то даже что-то удалось. А некоторые по-другому это видят. Так вот, на мой взгляд, самое главное, чтобы наши политические лидеры, лидеры политических партий, неважно каких — тех, которые сидят в Государственной Думе, старых партий или новых политических партий, — были ответственными политиками. Я всегда говорил о том, что мне не нравится термин „несистемная оппозиция“: он, на мой взгляд, некорректный. Нам нужно говорить о наличии легальных политических сил и тех сил, которые не являются легальными. А легальными являются все, кто зарегистрировал свои политические партии, до тех пор, пока эти партии существуют и не ликвидированы государством за какие-то нарушения. Поэтому весь ход событий с того момента свидетельствует о том, что наши коллеги, которые претендуют на определённое политическое будущее, должны быть ответственными. Вот вы упомянули Удальцова. Мне-то кажется, что если он реально представляет левую идею, то он должен заниматься не тем, чтобы науськивать своих сторонников нарушать законы на митингах, а добиваться своих целей конституционным образом. Не нарушать закон о митингах, а в рамках существующих процедур отстаивать свои позиции. Ведь в чём проблема? Проблема, допустим, связана с этим болотным делом. Я не знаю, чем оно закончится, потому что идёт процесс (вы сами понимаете, я не могу его комментировать), но если любой человек, который вышел на митинг, считает возможным ударить полицейского, он должен понимать — за это наступит ответственность, и неважно, выступает ли он от имени правящей партии или от имени оппозиционной партии, и не важно, прогрессивный ли он человек или какой-то махровый реакционер. Бить полицейских нельзя — это преступление в любой стране, и в нашей тоже, и это никогда не будет проходить безнаказанно. Это основа правопорядка в любом обществе. Именно поэтому пришлось и законодательство о митингах пересмотреть, сделать его более чётким, чтобы люди понимали, как себя вести, и понимали, за какие рамки нельзя заходить. Именно поэтому любой человек, который принимает решение принять участие в гражданских акциях, должен соблюдать закон. Завершаю: любой ответственный политический лидер, неважно, какую партию он представляет, должен сделать всё, чтобы его сторонники не попали за решётку. Он должен с ними вести абсолютно правильные предварительные переговоры и объяснять им, что можно делать, а чего делать нельзя, что навредит его идее, что навредит тому, чему они хотят посвятить всю жизнь. Тогда это ответственная политика и тогда у такого политического лидера есть будущее.

Алексей Пивоваров: Дмитрий Анатольевич я не могу здесь не задать подвопрос. Спросить хочу не о тех, кто выходит на митинги митинговать, а о тех, кто выходит туда работать — освещать эти митинги. Сегодня утром к моему коллеге Павлу Костомарову, с которым мы вместе делаем документальный фильм под подходящим, как мы теперь понимаем, названием „Срок“, об общественно-политической ситуации, где, в частности, снимаются лидеры оппозиции (в частности, мы снимали и Болотную в мае)… Так вот, к Павлу в 7 утра пришли с обыском из Следственного комитета, провели обыск, изъяли какие-то видеоматериалы, сказали ему, что он свидетель по этому делу, с чем и отбыли, оставив ему повестку явиться в понедельник. Понимаете, вопрос ведь не в том, что… То есть вопрос с участниками понятен: участники выходят, потому что они там заявляют свою позицию. Но как нам, журналистам (а Павел даже не журналист, он просто документалист, причём заслуженный, с кучей призов на всяких международных фестивалях), как нам работать, Дмитрий Анатольевич, если к нам в 7 утра приходят с обыском? Конечно, каждого из нас можно привлечь в качестве свидетеля — не вопрос. Можно стребовать видеоматериалы. Но в 7 утра прийти с обыском — понимаете, это сигнал. Как работать?

Дмитрий Медведев: Алексей, я не скрою, тоже обратил внимание на то, что произошло. На мой взгляд, у следствия есть достаточное количество средств для того, чтобы просто затребовать те или иные материалы в обычном процессуальном порядке, притом что все мы обязаны оказывать содействие следствию.

Алексей Пивоваров: Не вопрос, конечно.

Дмитрий Медведев: Это нормальная конституционная и законная обязанность любого гражданина. Зачем нужно было в 8 утра приходить — я не знаю. Но с другой стороны, если ваши коллеги принимали участие в съёмках тех или иных политических событий, видимо, по каким-то причинам эти записи потребовались следствию. Мне кажется, можно было их истребовать обычным порядком, но, видимо, были какие-то причины. Если ваш коллега полагает, что его права этим были нарушены, он вправе, естественно, обратиться с жалобой на действия следственных работников, это абсолютно нормально, в ту же самую прокуратуру, сказать: „Зачем пришли в 8? Если б попросили, я бы всё отдал сам“. Я даже залез, посмотрел (я всегда с утра новости смотрю) в интернете. Не скрою, к стыду своему, я не смотрел ни разу ни одной программы, ни одного фильма, который готовил ваш коллега. Я так понимаю, Вы там какое-то даже участие принимаете. Залез на этот сайт, посмотрел: ну да, там хроника того, что происходит, ходят известные политические персонажи, в том числе те, которые уже здесь упоминались. Ничего там сверхъестественного нет, но это может иметь какое-то процессуальное значение. Как я понимаю, значительная часть вот этого самого материала висит в свободном доступе.

Алексей Пивоваров: Да, значительная часть. Знаете, был такой… В американских барах было написано во времена Дикого Запада: „Не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет“. Но журналисты, тем более документалисты… Мы записываем свидетельство для истории, если уже и это является предметом прихода в 7 утра…

Дмитрий Медведев: Алексей, знаете, я думаю, что всё-таки тоже в этом плане перебирать не надо, ему же никаких обвинений не предъявлено…

Алексей Пивоваров: Пока нет.

Дмитрий Медведев: Значит, очевидно, и не будет, я думаю, значит, очевидно, речь идёт просто о сборе доказательной базы. Другое дело, действительно, как это осуществляется. В этом смысле нам всем, в том числе и сотрудникам правоохранительных органов, нужно всё-таки стараться соблюдать элементарные правила общежития, ну и набираться определённой правовой культуры.

Ну вы помните, что в 1990-е годы было? В 1990-е годы ещё круче было. Заходили, естественно, все в масках, и для того чтобы забрать какую-нибудь плёнку, на пол всех клали, поэтому, к сожалению, в этом смысле политической культуры, правовой культуры недостаёт всем.

Сергей Брилёв: Дмитрий Анатольевич, я ни в коем случае не противоречу Алексею, я всё-таки хотел заметить, что иной раз наши московские проблемы выглядят не ерундой, конечно, но чем-то таким, совершенно иным в сравнении с тем, что творится на Кавказе. Вчера, Вы знаете, погиб наш коллега из ГТРК Кабардино-Балкарии Казбек Геккиев. Когда, при каких обстоятельствах Вы узнали об этом?

Дмитрий Медведев: Да, это, конечно, очень печальное событие, и, пользуясь этой возможностью, я хотел бы и ВГТРК, и вообще всем близким Казбека Геккиева принести свои соболезнования. Я вчера узнал об этой новости из СМИ. Считаю, что, к сожалению, то, что произошло, — это реальная угроза, угроза дестабилизации, которая означает, что нам ещё очень многое нужно предпринять, для того чтобы на Кавказе были мир и порядок. То, что погиб, по сути, обычный журналист, человек, который, насколько я понимаю — я спрашивал сейчас у Олега Борисовича Добродеева, перед тем как войти в студию, потому что, я знаю, он ездил на похороны: чем занимался коллега? — просто вёл программу передач, означает, что бандиты перешли к действиям, которые направлены на репрессии против обычных людей, против журналистов. Не против сотрудников правоохранительных органов или государственных деятелей, должностных лиц, а против обычных журналистов, то есть пытаются запугать. Это, конечно, очень печально, и абсолютно необходимо, чтобы следствие по этому делу было доведено до конца. Насколько я понимаю, вчера и Президент об этом сказал. Я рассчитываю на то, что виновные будут найдены и либо привлечены к ответственности, либо в других условиях просто уничтожены.

Сергей Брилёв: Дмитрий Анатольевич, ещё немножко о заботах нашего цеха. Я, как ни странно, хотел вернуться к вопросу о танцовщицах в храме. Сейчас уже дело не в том, справедлив или несправедлив был процесс, мягок или суров приговор, а в том, какие это следствия породило. Смотрите, если бы год назад кто-то сказал, что всерьёз будет восприниматься информация о запросах в прокуратуру о запрете рок-оперы „Иисус Христос — суперзвезда“, все бы посмеялись. Сейчас это является предметом больших политических дебатов. Недавно было судебное решение о запрете на доступ к роликам девушек, но по такой логике нужно закрыть сайты всех телекомпаний, которые здесь представлены, потому что мы, рассказывая об этом, естественно, этот ролик показывали, то есть какой-то юридический абсурдистан. И в этой связи у Вас нет ощущения, что под лозунгом защиты чувств верующих мы на самом деле играем на руку фундаменталистам, которые лишают нас свободы доступа к информации, и, между прочим, очень подводят тех, кто верует, верует истинно, а значит, верует спокойно?

Дмитрий Медведев: Сергей, ну я немножко постарше Вас. Вы меня спросили, могли ли вы это себе представить или нет. Я-то как раз из того поколения, которое вполне могло себе представить, что за распространение оперы „Иисус Христос — суперзвезда“ могут привлечь к ответственности.

Марианна Максимовская: Мы тоже помним этот момент.

Сергей Брилёв: Я на последнем курсе сдавал историю КПСС, поэтому…

Дмитрий Медведев: Хотя надо признаться, что, например, эта музыка у нас в школе звучала, но именно потому, что я этой музыкой занимался.

Теперь в отношении того, что происходит. Я не считаю, что у нас ситуация такая, как будто бы фундаменталисты какие-то посягают на основы светского государства. Нет этого, у нас по Конституции государство отделено от религии, от церкви, которая влиять на государственную жизнь не может. Я-то могу судить об этом абсолютно профессионально, я всё-таки довольно давно нахожусь в государственной системе. Другое дело, что есть церкви, есть религии, которые составляют значительное большинство среди прихожан, пользуются очень высокой степенью морального доверия. К их числу относится и Русская православная церковь, и другие наши традиционные конфессии, поэтому я не считаю, что здесь что-то сверхъестественное происходит. Другое дело, что, на мой взгляд, произошла некоторая радикализация взглядов. Это правда, потому что всегда действие рождает противодействие. Если кто-то пытается посягать на основы вероучения какими-либо действиями, это всегда вызывает со стороны верующих очень жёсткую реакцию. И дело не в том, что они фундаменталисты или радикалы, а просто потому, что такова человеческая природа. Иногда, правда, это приводит к очень печальным последствиям. События на Кавказе как раз показывают, что такого рода устремления могут создавать и основу для преступлений, для того, чтобы убивать людей. Но в целом я считаю, что мы не вышли за какие-то разумные границы.

Возвращаясь к рок-опере, знаете, ведь когда её создавали — это был 1970 год, её написал, как известно, Эндрю Ллойд Уэббер, — она вызвала разную реакцию, и среди клира западного мира её осуждали, критиковали. С другой стороны, абсолютное большинство людей считало, что там нет ничего предосудительного, что бы нарушало их представления о вере. Поэтому это всегда вопрос некоторого количества суждений, но мне кажется, что в этой ситуации, кстати, применительно к опере, о которой вы сказали, как раз выход-то был найден абсолютно цивилизованный, потому что часть людей сказала: мы считаем демонстрацию рок-оперы для нас оскорбительной. Обратились к структурам власти, власть провела консультации с церковью и получила ответ, что, по мнению нашей Русской православной церкви, эта опера не является нарушением прав и законных интересов верующих, прихожан Русской православной церкви. После этого, когда был получен ответ, эта опера состоялась, как и значительное число других событий.

Марианна Максимовская: Дмитрий Анатольевич, так вот тут и поражает апелляция к власти и вообще реакция власти на ход этой истории, потому что ощущение…

Дмитрий Медведев: Почему? А куда нужно апеллировать?

Марианна Максимовская: Вообще к закону. Есть ощущение, что власть…

Дмитрий Медведев: Так власть исполняет закон.

Марианна Максимовская: Понимаете, есть ощущение, что власть в этой ситуации… Конечно, радикализация общественного мнения по линии верующий-неверующий…

Ирада Зейналова: Произошло разделение на чувства верующих и чувства неверующих.

Марианна Максимовская: Поэтому такое ощущение, если коротко, что власть встала однозначно на сторону консервативного большинства. Тот же закон о защите чувств верующих, который отложили, но не отменили вовсе, который, как многие эксперты считают, нарушает Конституцию, если уж говорить о законе.

Дмитрий Медведев: Марианна, два совсем коротких комментария. Во-первых, тот закон не принят, о котором вы говорите. Ну, слушайте, много чего откладывали, есть такие законы, которые у нас в Государственной Думе болтаются по 10-12 лет — это первое. И второе: о законе можно судить только после того, как он вышел и подписан Президентом, то есть сначала подписан Президентом, потом опубликован и начинает действовать.

Это первое. И применительно всё-таки к тому примеру, который Сергей привёл, здесь-то как раз абсолютно конструктивная ситуация. К кому должны апеллировать верующие, для того чтобы были обеспечены их права и интересы законные? Ну конечно, к власти и в конечном счёте к суду. Значит, если бы они были не довольны решениями власти, они должны были бы пойти в суд. Значит, власть посмотрела, приняла решение — ничего не запретили, а церковь с этим согласилась. Мне кажется, это нормальный способ разрешения споров, цивилизованный способ.

Михаил Зыгарь: Да, Дмитрий Анатольевич, если коллеги не против, я бы хотел немного расширить количество участников нашей беседы…

Дмитрий Медведев: Давайте попробуем.

Михаил Зыгарь: …потому что в течение всей этой недели мы на телеканале „Дождь“ и на нашем сайте tvrain.ru собирали вопросы от зрителей, в том числе через Twitter, через Facebook и через сайт. И я хотел бы задать Вам коротким блицем три самых часто встречающихся вопроса.

Довольно часто зрители задавали вопросы о деле журналиста Олега Кашина. Два года назад на него было совершено нападение, Вы обещали взять под свой личный контроль расследование этого преступления. Нет никаких результатов. И, среди прочего, зрители интересуются, почему не были допрошены никакие предполагаемые заказчики этого преступления, например, бывший глава Росмолодёжи Якименко.

Дмитрий Медведев: Действительно, это тоже один из печальных случаев, один из инцидентов преступных действий, которым подвергся ваш коллега, я с ним лично, кстати, разговаривал. Значит, там действие, следствие продолжается, дело не закрыто, но мы с вами понимаем, что далеко не все дела расследуются в течение нескольких месяцев. Если бы можно было поймать за руку, в течение двух-трёх дней, то это дело было бы расследовано и раскрыто по горячим следам.

Что касается допросов. Я не вправе раскрывать информацию, которую получал из следственных структур на эту тему, потому что это информация конфиденциальная. Все необходимые следственные действия и допросы лиц, которые могли бы быть причастны, были проведены. Вопрос в том, что, по всей вероятности, доказательственная база до конца ещё не собрана. Но дело не закрыто, и оно должно быть завершено вне зависимости от того, каких политических воззрений придерживается тот или иной журналист, потому что тот же самый Кашин довольно энергично критиковал власть — и Президента, и Правительство, тем не менее это дело должно быть доведено до конца и виновные должны понести ответственность.

Михаил Зыгарь: Ещё часто вопросы касаются системы исправления… Исполнения наказаний.

Дмитрий Медведев: И исправления, кстати. Раньше так и называлось.

Михаил Зыгарь: Исправление наказанных. Вы называли гуманизацию системы ФСИН одной из главных целей своего президентства и во многом, может быть, заслуг… Тем не менее и последние события в Копейске, и то видео, которое поступило из Ростова, показывают, что мало что изменилось. И зрители среди прочего… Я процитирую: „Кто несёт ответственность за постоянные унижения, пытки, изнасилования граждан в СИЗО и тюрьмах? И почему ничего не меняется?“

Дмитрий Медведев: Мне по жанру и в силу специфики моей работы нужно быть разумным оптимистом, я не могу предаваться унынию. Я считаю, что реформа ФСИН началась. Большое количество изменений, касающихся и режима содержания, и более лояльных способов исполнения наказания, связанного с лишением свободы, и наказания, не связанного с лишением свободы, вошли в нашу практику. Эти изменения все действуют, в том числе и в отношении целого ряда лиц, совершивших, допустим, экономические преступления. Но эта система огромная, очень сложная, которая создавалась, вы ещё знаете отлично, в какие времена и какие традиции впитала. И исправить её за два-три года просто невозможно, это абсолютно очевидно. Главное, чтобы руководство ФСИН, руководство Минюста эту реформу продолжало. Знаете, я посмотрел, там какие-то комментарии были о том, что, мол, реформа была начата в неправильном направлении, всё нужно изменить. Я бы хотел по этому поводу сказать, что ответственность за всё, что происходит в системе ФСИН, несут сами руководители Федеральной службы исполнения наказаний, те лица, которые в определённый период начали реализовывать эту реформу. Пусть они её доводят до конца, это их ответственность.

Михаил Зыгарь: Тем не менее после последнего бунта в Копейске, довольно мирного, шесть уголовных дел было возбуждено против заключённых и только одно — против сотрудника ФСИН. Странно.

Дмитрий Медведев: Знаете, я по количеству дел не готов с вами здесь ни спорить, ни соглашаться, потому что нужно посмотреть, во что эти дела выльются. Не нужно делать из тех, кто там поднимал соответствующий бунт, тоже агнцев — это люди, которые нарушали, по всей вероятности, режим. Вопрос в том, были ли нарушения со стороны сотрудников этого исправительно-трудового учреждения. Если были, по ним должны быть проведены все необходимые процедуры.

Михаил Зыгарь: И последний вопрос, часто встречается. Я зачитаю его в авторской редакции, довольно забавно звучит: „Я открытый гей и работаю в пресс-службе “Единой России”. Миллион процентов дам, что ни один провокационный вопрос не будет задан, все вопросы заранее отобраны и лежат на столе. Но тем не менее спрошу. Зачем нужен закон о запрете гей-пропаганды? Геями не становятся, ими рождаются. В стране столько проблем, зачем тратить время на борьбу с мифической гей-пропагандой?»

Дмитрий Медведев: … По всей вероятности, для вашего канала это вопрос актуальный…

Михаил Зыгарь: Дмитрий Анатольевич!

Дмитрий Медведев: …поэтому я на него отвечу.

Михаил Зыгарь: У нас очень широкая аудитория, я бы не стал её как-то так заужать, одной краской…

Алексей Пивоваров: Смотря с чем сравнивать.

Дмитрий Медведев: Понятно. В любом случае Вы доказали, что любой вопрос может быть задан, что мы находимся в прямом эфире и что далеко не все вопросы обсуждаются изначально между журналистами и тем лицом, которое даёт интервью.

Ещё раз говорю, наверное, эта тема касается не очень большого количества людей в нашей стране.

Михаил Зыгарь: Так если она обсуждается в Государственной Думе, значит, волнует депутатов.

Дмитрий Медведев: Она пока на всех уровнях не обсуждается. Среди депутатов какие-то законопроекты могут обсуждаться и идеи могут обсуждаться. Я одно лишь скажу — далеко не все нравственные вопросы, далеко не все поведенческие привычки, далеко не все вопросы коммуникации между людьми нужно превращать в законодательство, потому что не все отношения между людьми поддаются регулированию законами. Такова моя позиция и такова позиция «Единой России».

Марианна Максимовская: Дмитрий Анатольевич, задам вопрос, который многих волнует, может быть, в отличие от предыдущего. Вы на днях заявили, что не исключаете для себя возвращения на пост Президента в 2018 году, но почему тогда Вы сразу не пошли на второй срок? Вы же сами говорили, что у Путина больше рейтинг. Вы же сами, кстати, увеличили президентский срок до шести лет — так, может, тогда Путин с его рейтингом и в 2018 году снова будет баллотироваться? Или вдруг какой-то другой серьёзный кандидат появится?

Сергей Брилёв: У нас осталось четыре минуты. Давайте не делать это последним вопросом.

Дмитрий Медведев: Хочу сказать следующее. О том, что я пока не закрываю для себя никаких возможностей, я сказал не недавно, а практически сразу после того, как выступил с инициативой предложить Владимира Владимировича Путина на должность Президента, потому что считал и считаю, что это правильное решение: в определённой политической ситуации у него были лучшие шансы для избрания Президентом нашей страны, и он этого избрания добился. Я считаю, что это хорошо.

С другой стороны, я ещё не очень старый политик, у меня есть какой-то ресурс во времени, почему я должен закрывать для себя какие-то возможности? Другое дело, и я об этом говорил неоднократно, что это будет связано, во-первых, с моими личными желаниями в конкретный момент (я никаких годов не называл, обращаю внимание), и, что ещё, конечно, гораздо более важно, с представлениями людей: хотят ли они этого? Этим и буду руководствоваться в будущем.

Алексей Пивоваров: Ещё один короткий вопрос, если позволите.

Дмитрий Медведев: Пожалуйста.

Алексей Пивоваров: Это практически вопрос последний. Мы с Вами беседуем в преддверии широко разрекламированного, а потом вроде бы отменённого конца света. Я не буду Вас, конечно, спрашивать, верите ли Вы в конец света, но, возможно, это хороший повод вспомнить такую давнюю истину: «Проживай каждый свой день так, словно он может оказаться последним». В этой связи Сергей (С.Брилёв) в начале спрашивал про итоги, я спрошу в более широком смысле: Вы довольны тем, с чем и как Вы пришли к сегодняшнему дню, не в последние четыре года, а вообще?

Дмитрий Медведев: Я всё-таки по поводу конца света вам пару слов скажу: я не верю в конец света, во всяком случае, в этом году.

Алексей Пивоваров: Слава богу.

Дмитрий Медведев: Но я верю в то, что обязательно наступит конец этого года, и к концу этого года мы все должны подготовиться. Все, я имею в виду, жители нашей страны, наши граждане, наши люди, присутствующие здесь коллеги-журналисты, для того чтобы хорошо встретить Новый год, для того чтобы было хорошее настроение, вообще для того чтобы всё было хорошо. Если говорить о моих ощущениях… Знаете, они у меня, конечно, бывают разные, как у любого человека, но в целом я доволен тем, как сложилась моя жизнь, доволен той работой, которой я занимаюсь, потому что это очень интересная, очень важная работа. И мне кажется, что для каждого человека очень важно, чтобы его окружали близкие люди, которые помогают ему справляться с трудностями, которые бывают в жизни любого человека. А конца света не будет, но будет Новый год.

Алексей Пивоваров: Спасибо.

Марианна Максимовская: Успокоили.

Сергей Брилёв: Вы приближаетесь к нам с точки зрения чувства хронометража, Дмитрий Анатольевич. Добро пожаловать в цех.

Дмитрий Медведев: Да, просто идеально.

Сергей Брилёв: Половина второго на часах. Ну вот, чтобы не перебрать, как мы говорим, с хронометражем, мне остаётся сказать, что на канале «Россия» заканчивается программа «Разговор с Дмитрием Медведевым». Спасибо моим коллегам, спасибо телезрителям, спасибо Вам, Дмитрий Анатольевич. До встречи!

Дмитрий Медведев: Спасибо большое! Я всех благодарю за участие в этой программе.